Змеиный узел. Влад Костромин

Андрей Иванович.

      – Слава, не забивай себе голову суевериями.

      – Спросите.

      – Хорошо. Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

      – Ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку, – синхронно отсчитали обе птицы.

      Следователи вновь озадаченно переглянулись.

      – Я не люблю птиц. Пора делами заниматься. Вячеслав, теперь, когда у нас есть машина, тебе необходимо встретиться с егерями из заповедника и опросить их.

      – Сегодня?

      – Езжай сегодня, а я допросами займусь. Ладно, пошли завтракать и будем работать.

      ***

      В дверь постучали.

      – Войдите.

      Распространяя застарелый запах перегара, вошел невысокий лысый крепыш с неровным шрамом на бугристой голове, в засаленной фуфайке, старых шароварах и грязных хромовых сапогах.

      – Вызывали?

      – Здравствуйте, проходите, присаживайтесь.

      – А чего сразу садиться, гы? – поднял он на следователя мутные оловянные глаза.

      – Не садитесь, а присаживайтесь.

      – Знаю я вас, присесть предложите и на пять лет без права переписки.

      – Такого уже нет давно.

      – Чего нет?

      – Без права переписки.

      – Правда, гы? – у пастуха начался нервный тик – сильно дергался левый глаз, – перестройка?

      – Нет, уголовный кодекс давно новый. Представьтесь.

      – Рано мне еще, – к глазу добавилось дерганье правого плеча, при этом, плечо и глаза не совпадали по частоте.

      – Как вас зовут?

      – Меня?

      – Да, вас.

      – Бобков я, Михаил Михайлович, пастух тутошний, гы. Бобком люди кличут, а я и отзываюсь.

      – Михаил Михайлович, что вы можете сообщить по факту убийства Андрея Родина?

      – Нашел я его, значится. Корова, подлюка, в лес ломанулась, а я, значится, за ей. Догнал и по рогам скотине безмозглой, вестимо, насовал. Она назад шарахнулась, а я, это самое, посра…, в смысле, оправиться по большому, гы, решил. Дай, думаю, коли в лес пришел, так и это самое, короче… Опять же – для грибов полезно. Только штаны снял, присел, а тут и он лежит, значится. Ну, я и побег в деревню – в милицию звонить. А сыну своему, Мишке, он в подпасках у меня, это самое, сказал никого не подпускать.

      – Никого это кого? Там был кто-то еще?

      – Коров чтобы и овец не подпускал. Мы же с пониманием, знаем, что следы затоптать могут. Я уже усе рассказывал и протокол подписал.

      – Я читал протокол. Добавить к нему что-нибудь можете?

      – Что тут добавлять? Зря он в тот лес пошел, это самое, нехорошее там место. Нехорошее.

      – Чем нехорошее?

      – Мне еще бабка моя про это рассказывала – тогда никакого заповедника там и не было. В войну фашисты там пленных расстреливали. Бабка моя, земля ей пухом, говорила, что фашисты пытались открыть ворота в Ад…

      – Однако.

      – Не верите? Думаете, что я псих? – пастух ткнул корявым черным пальцем в шрам. – Да?

      – Почему же, ничего подобного я не думаю.

      – Вы у бабок