Сделай мне ребёнка. Наталья Баклина

готовку для них с Генкой взяла на себя. Варила борщи, жарила рыбные котлеты, пекла пироги с курицей и картошкой. И продукты покупала в основном за их с Генкой счет. А его родители твердили, что она готовит тяжёлую нездоровую пищу и варили себе овсянку на воде, делали салат из одуванчиков, доедали школьные котлеты и честно вносили в общий бюджет половину стоимости соли, масла и крупы.

      За девятнадцать лет жизни на севере Генкины родители скопили сорок две тысячи рублей. По советским временам хватало на хороший домик где-нибудь на юге. Они даже в последний свой отпуск ездили приценяться, и даже домик им вроде понравился… Но сразу расстаться с накоплениями всей жизни духу не хватило, решили подумать ещё. А через два месяца после их возвращения деньги перестали быть деньгами. Всё, что успел купить на эти сорок две тысячи свекор, срочно вылетевший в Саратове – еще один гараж поближе к дому, новый холодильник, телевизор и микроволновку.

      Потом Генкины родители ещё пять лет готовились к отъезду, дожидаясь от властей компенсаций и возмещения расходов на переезд. Потом год складывали в контейнер всё, что поместилось. Что не влезло, попытались продать сыну. Генка отказался, родители нашли других покупателей. И уехали. Наконец, в свой Саратов, оставив им с Генкой полупустую квартиру с древним холодильником, колченогим кухонным столом, облезлым ковром, продавленным диваном и очень хорошим пианино, на котором когда-то играла Оксанка. Пианино занимало слишком много места, чтобы везти его с собой. А купить его желающих не нашлось, пришлось «дарить сыну». Именно так – Натка как-то разговорилась с соседкой, та и пересказала, как свекровь хвасталась: «Вот, уезжаем, столько хорошего молодым оставляем в подарок».

      Так что когда Генка с Наткой через пару лет затеяли переезд в Северск, они без сожаления бросили эту квартиру со всей рухлядью. Все равно дом деревянный, грибком траченный, за что тут держаться! Денег от их с Генкой ударной торговли хватило на квартиру в городе, на обустройство со временем заработали. А свекровь теперь звонила регулярно раз в месяц, сладким голосом спрашивала, как у них с Геночкой дела и приглашала в гости «на витамины».

      Телефон опять заверещал, и Натка опять подпрыгнула. Генка! Нет. Из посёлка звонила Ирка, её лучшая задушевная подруга. Теперь, когда Натка жила в Северска, виделись они не часто, хотя перезванивались и по возможности – она ли в районе в командировке, Ирка ли с оказией в городе – встречались.

      – Натусь, привет! – частила в трубке подруга. – Как вы там? Я в пятницу вечером выезжаю, в субботу утром жди! Денег тратить зря не буду, целую, пока, приеду, поговорим!

      Натка положила трубку и нагнулась за альбомом, собирая те снимки, что рассыпались. Ирка. Вот она на студенческой фотке. Это они после репетиций в клубе фотографировались. Дурачились, кривлялись. Молодые, веселые, искристые. Даже на черно-белой любительской картонке видно, как им тогда было хорошо. Вся жизнь впереди! Про свои нынешние тридцать