Жили-были люди… Сборник. Алина Равилевна Чинючина

расчертил мелом классы, Соня кинула камешки, и девчонки увлеченно запрыгали, шлепая босыми пятками по асфальту. Меня классики не интересовали, я остановился поодаль и лениво обозревал хорошо знакомые окрестности – сарай, в котором мы хранили дрова, пару хозяйственных построек неизвестного назначения, оставшихся, видимо, от прежних хозяев, три чахлых карагача, не дающих защиты от летней жары. Скучно. Вот вернется Вовка… задаст нам работу… или, что случалось гораздо реже, предложит мне пойти с ним на пруд. Скрипнули ворота, пропуская низенькую тети-Тонину фигуру. Девчонки заметили мать и с радостным визгом кинулись к ней. Подошел и я.

      – Нету, – пожаловалась она, ероша волосы девчонок. – Вчера, оказывается, меняли, а сегодня – только на матерьяльчик. А где ж я матерьяльчик возьму, сами пообносились все.

      Соня решила, что хочет пить, и ускакала вслед за матерью. Подумав, за ней ушла Лидка. Вернулся Вовка, опустил на землю налитые доверху ведра, пробурчал:

      – Все руки, проклятые, оттянули…

      – Пойдем на пруд? – предложил робко я.

      – Не, – ответил Вовка, – огород полоть надо.

      – А потом?

      – Потом – посмотрим.

      Он поднял ведра и тоже скрылся в подъезде.

      Я пнул ногой камешек и подумал, не уйти ли в госпиталь прямо сейчас.

      Страшный крик прорезал вдруг утреннюю непрочную тишину. В первый момент я даже не понял, что это крик человеческий, женский. Но он повторился, и я, похолодев, кинулся в дом. Одним прыжком взлетел по скрипучей лестнице, промчался по коридору. Крик доносился из нашей квартиры. Я толкнул незапертую дверь и ворвался в тесную кухню.

      Тетя Тоня каталась головой по столу и стучала кулаками по коленям. Лицо ее, безобразно распухшее, корежилось плачем, черные провалы глаз сочились слезами, некрасиво морщился раскрытый рот, выталкивая из глубины придушенный голос:

      – Кар-точ-ки… Карточки украли… Боже… карточки…

      Вокруг тети Тони кругами ходил Вовка, тыча ей под нос кружку с водой и повторяя, как заведенный:

      – Мам… ну мам… ну мам….

      Лидка и Соня испуганно жались к стенам.

      Хлопнула внизу входная дверь, проскрипела лестница. В кухню вошла моя мать, замерла на мгновение. И, сразу все поняв, бросилась к тете Тоне, сжала ее плечи, резко тряхнула:

      – Тоня… ну-ка успокойся! Перестань! Володя, дай воды.

      Тетя Тоня подняла разлохмаченную голову и закричала с ненавистью:

      – Успокойся?? Как успокойся? Карточки! Все карточки! Месяц только начался, чем я их кормить буду, чем? Как жить будем? – она снова захлебнулась рыданиями. – Сумку порезал, гад, сволочь, я даже рожу его запомнила, фашист, подлюга!!

      – Мам, – умоляюще сказал Вовка, – ну не надо, мам. Я работать пойду… – и, угловатый, неуклюжий, положил свою худую ладонь на раскосмаченную материну голову.

      Тетя Тоня обхватила его обеими руками, прижала к себе и завыла – тяжело, уже без слез.

      Мама