Моё собачье дело. Маргарита Зверева

глазами. «Мой маленький спаситель», – подумалось мне, хотя я прекрасно понимала, что принимать решение о моей судьбе будет отнюдь не сопливый Никуся, только недавно еще благоволивший ротвейлерам.

      – А мне эта! – отпарировала Сашка, пуще прежнего вцепившись в и так пострадавшую шерсть сеструхи.

      И тут осознание происходящего окатило меня, как ледяной водой из ведра. Они выбирали! Выбирали кого-то из нас! Тот момент, которого я боялась до колик в животе практически все время, проведенное в приюте, настал. Кого-то из нас они заберут, а кто-то так и останется в холодном вольере под замком и впредь уже один будет наблюдать за взлетающими головами дурных, клыкастых соседей. Нас совершенно неизбежно разъединят. Могла бы я плакать, разревелась бы в голос, а так я просто остолбенела и уставилась на сеструху, которая, по всей видимости, тоже поняла, что тут происходит. Так мы и смотрели друг на друга, будто окруженные туманом, сквозь который до нас доносились спорящие голоса.

      – Мы же не знаем, что с ней! А вдруг это что-то серьезное!

      – Лечить будем.

      – На какие деньги?

      – Все обойдется.

      – Она классно бегает!

      – Она така-а-ая мягкая!

      – При чем тут мягкость?

      – Та явно умней.

      – А эта ласковей.

      – Как вообще можно взять одну, а другую оставить в клетке?

      Последняя фраза словно пробила туман, который мгновенно развеялся и оставил нас наедине с жестокой реальностью. Я бросила отчаянный взгляд утопающего на маму.

      – Ну как? Нельзя же так! – повторила она с дрожью в голосе.

      Папа театрально вздохнул и закатил глаза, в то время как вокруг него воцарилась тишина ожидания.

      – Что ж, – донесся до нас его голос, натянутый, как струна скрипки (не спрашивайте, откуда я знаю, что такое скрипка, я много чего знаю). – Раз так нельзя, значит, они обе остаются в питомнике и продолжают дожидаться своего счастливого дня.

      Сама себе поражаясь, я заметила, что вместо разочарования почувствовала почти одурманивающее облегчение. Зато возмущенный крик, вмиг устроенный детьми и мамой, дал понять, что слова папы были далеко не последними в этом споре. Во всеобщем оре было крайне нелегко разобраться, но в конце концов до меня дошло, что требовалось забрать домой ни много ни мало нас обеих.

      Я не могла поверить своим ушам. Нет, я, естественно, не верила в то, что такое чудо может действительно свершиться, но услышать хотя бы намек на возможность невозможного взбудоражило мое неширокое сознание так, что я побоялась не дотянуть до следующего визита доктора. Мое сердце заколотилось с такой скоростью, что норовило выскочить прямо через горло наружу. С трудом я сглотнула сердце обратно и попыталась разобраться в переполохе на лужайке, устроенном в нашу честь.

      – Вы с ума сошли, что ли?!

      – Ты только подумай, с двумя собаками намного легче, чем с одной!

      – Хватит меня дурить! Сами не верите в то, что сможете уломать