Чужая луна. Игорь Болгарин

не был в силах.

      – Какие же?

      – Их много, – так же односложно ответил Кутепов.

      – Тогда я вам отвечу, – отметив нежелание Кутепова вступать в разговор, сказал Слащёв. – Нерешительность Командующего – раз, плохая работа штаба армии – два, и третье: отсутствие взаимодействия между воинскими подразделениями.

      – Ну, вот. Вы сами ответили на свой же вопрос.

      – Вам не кажется, что достаточно было бы всего лишь одной составляющей: нерешительности Главнокомандующего, чтобы…

      Кутепов понял, о чем хотел спросить Слащёв.

      – Я не против того, чтобы продолжить этот разговор, – сказал он. – Но как-нибудь в другой раз, – и ушел.

      Глядя на море, на корабли, на красивый, но чужой город, Слащёв подумал: «А почему бы и не сейчас? Пожалуй, самое время возобновить тот давний разговор?».

      Он почти весь день нервно ходил по палубе, обдумывая предстоящую встречу. О том, что Кутепов его примет, он ничуть не сомневался.

      Собственно, у Слащёва уже давно вызревала мысль сместить Врангеля. Он был абсолютно убежден в его полной неспособности управлять армией, в результате чего они оказались в Турции. Он был также уверен, что если Врангель продолжит командовать армией, она уже в скором времени тихо развалится и разбредется по миру. Кутепов же ему казался тем человеком, который сможет восстановить армию и весной, обновленную и окрепшую, двинет ее в Россию.

      Эта мысль, родившаяся давно, но снова всплывшая сегодня, не покидала его весь день. Он продумывал, что скажет он Кутепову, потом фантазировал ответ Кутепова и находил ему убедительные возражения.

      Вернувшись в каюту, он стал бесцельно слоняться из угла в угол, глядел перед собой затуманенным взором. Нина обратила внимание на отрешенное состояние мужа. Спросила:

      – У тебя какие-то неприятности?

      – Какие могут быть у меня неприятности! – стряхнув себя вялую задумчивость, весело ответил он. – Снаряды не рвутся, пули не свистят, пароход не тонет и Маруська не плачет! Жить хочется!

      Но вскоре он снова стал задумчиво ходить по каюте.

      – Ты бы хоть шпоры снял, кавалерийский матрос! – насмешливо сказала Нина. – Своим звоном дите разбудишь.

      Слащёв подошел к колыбельке, приоткрыл одеяльце. Маруся не спала. Она подняла над собой руку и таращила на нее свои чуть раскосые глазенки.

      – А Маруська вовсе и не спит, – сказал Яков Александрович и, глядя на нее, улыбнулся: – Что, Маруся? Бессонница замучила? О чем думаешь? Как дальше жить?

      Маруся в ответ тихонько пискнула.

      – Ну, вот. И поговорили, – удовлетворенно сказал Слащёв и снова, словно отключился, стал задумчиво бродить по каюте. Потом попросил Нину:

      – Найди мне чистый лист бумаги.

      – Письмо будешь писать? – насмешливо спросила Нина.

      – Представление тебя к Георгию. За долготерпение.

      – Ну, спасибо. Хоть додумался, наконец.

      Нина порылась в вещах и из какой-то коробки извлекла кусок