Тёмный. Юлия Трегубова

происходящее казалось иллюзией, и только смерть смотрела в глаза своим устрашающе реальным взглядом.

      8 глава

      Ускользающая реальность

      Германа засасывал водоворот бесчисленных голосов. Но теперь они не диктовали ему, как раньше, не давили, ломая волю и дергая за невидимые ниточки. Сейчас он возвышался, чувствовал себя дирижером над бестелесным хором. Инородная сила текла по жилам, пред которой иные голоса умолкали, другие – начинали петь.

      Скрипичным ключом он перелетал по нотным струнам, управляя бестелесным хором. Мановением руки он заставлял одну партию умолкнуть, а другой давал свободу. Он скользил по эфемерной материи, впитывал в себя тысячи голосов и чувствовал власть, безграничную и безусловную. Перед ним развернулся мир – непонятный, нематериальный, не подчиненный разуму. Мир, сотканный из импульсов, чувств, эмоций. Герман улавливал сотни различных наречий, диковинных говоров, непонятные символы всплывали и утопали в зыбкой материи. Словно огромное хранилище чьей-то памяти или накопленных знаний открылось перед ним и готово подчиниться, преподнести все тайны мира. Вот только понять и расшифровать эти тайны Герман не мог. И не хотел. Он не чувствовал такой потребности. Его существо уже растворилось в этом многообразии мыслей, он словно пропитался некоей субстанцией, врос в нее, стал частью целого. А разум? Зачем он нужен здесь? Он слишком земной, ограниченный и топорный инструмент, который пытается любое знание взять силой. Зачем нужна эта сила, когда ты сам – знание, когда знание вошло в тебя, минуя сознание?

      Герман скользил по струнам бытия, наполнялся чем-то неземным, инородным. Еще немного, и все потеряет значение – Герман потеряет значение, границы сознания своего и общего размоются, растворятся и осядут нотками на тонких линеечках, устремленных в вечность.

      Открыв глаза, Герман постепенно всплывал из омута на поверхность обыденной реальности. Он узнавал стены, спокойный бежевый цвет обоев, прямоугольник дверного проема. И вместе с его сознанием из мутных глубин загадочного хора вынырнула мысль о том, что пора бы на работу.

      Натянув на себя серо-голубой джемпер и наспех накинув плащ, Герман вылетел из дома. Он старался ни о чем не думать. Не потому, что собирался с мыслями перед заседанием кафедры. Просто было страшно, безумно страшно. Воспоминания прошлой ночи вставали перед глазами кровавой картинкой, как постер к фильму ужасов. И если задержать на ней взгляд, то картинка оживала, перетекала в пространство сегодняшнего утра, связывала в мертвый узел смерть Константина и мутно-желтые ногти… Дальше Герман додумывать не решался – не хотел признаваться себе, не желал даже допускать и одной сотой процента вероятности, что это он, что это может быть ОН – убийца…

      Но одно Герман решил точно – надо выяснить, что там произошло. И что с Мариной? Он не стал дожидаться, когда с ним свяжутся. Сам обзвонил все больницы, но безуспешно. Такой пациентки не поступало. Где она – он не знал. И эта неизвестность сводила с ума. Сегодня же, сразу