Наследница трех клинков. Дарья Плещеева

ожидания. Княгиня, которую происхождение и положение обязывали постоянно бывать при дворе, уж не знала, как быть – она приезжала довольно поздно, на следующий день должна была появляться хотя бы к обеду, свежей и причесанной к лицу, да и на ночь у нее имелись свои планы. Однако оставалось всего несколько дней потерпеть – и она смирилась.

      – Что ты предпримешь, когда Катеньку привезут? – спросила княгиня. – Будешь ли преследовать своих злодеев? Ведь сколько денег они у тебя и у покойного Артемия Петровича вытянули!

      – Преследовать надо, – неуверенно ответила подруга и пожала полными плечиками. – Непременно надо, и я государыне в ноги брошусь… их надобно судить – и в Шлиссельбург!.. Вот погляди – не из-за них ли?

      Она приподняла кружевную наколку и показала княгине седину на виске.

      – Я знаю тебя, ты это дело не доведешь до конца.

      – Доведу.

      – Ты добьешься, что исполнителей покарают, мелкую сошку, а до главного затейника не доберешься.

      – Доберусь, мне бы лишь поскорее Катеньку вернуть и спрятать!

      Княгиня не поверила. Лишь головой покачала. Сама она, поместив найденное дитя в безопасное место, объявила бы злодеям войну и не угомонилась бы, пока не узнала, что они благополучно доставлены в Нерчинские рудники и добывают там свинец с серебром на пользу Российского государства.

      – Лизанька, – сказала Егунова. – Ты о чем задумалась?

      Княгиня стояла перед ней, как статуя, вокруг платья и прически хлопотали девки, отцепляли ленты, распускали шнуровку; наконец, они спустили платье к княгининым ногам, и она осталась в ослабленном лифе и фижмах поверх тонкой сорочки. Перешагнув через платье, она позволила надеть на себя шлафрок, села в кресло, и ловкие руки захлопотали над ее волосами, бережно вытягивая и расчесывая напудренные пряди, убирая их назад. Заспанная девчонка, стоя рядом, держала на вытянутых руках большой батистовый чепец с рюшами и лентами – Боже упаси помять!

      – Я думаю, что пора тебя уложить, голубчик мой. И Наташу также.

      Наталья все это время сидела за карточным столом, читая крошечную книжечку в черном переплете – надо полагать, молитвослов. Она лишь сделала реверанс, когда вошла княгиня и ни единого слова не произнесла.

      – Беда с Наташей, – ответила Авдотья Тимофеевна. – Белиться и румяниться не желает, а ты погляди – ведь черна, как арап! Может, и впрямь отпустить к матушкам в обитель?

      Воспитанница и впрямь была смугловата, да ведь белокожая брюнетка – большая редкость. А у нее ненапудренные волосы, судя по треугольничку надо лбом, видные из-под чепчика, были черны, как вороново крыло. Брови же наводили на воспоминания о давней моде – приклеивать над глазами кусочки мышиной шкурки, вымазанные сурьмой, так они были черны и густы. Глаза Наташе полагалось бы иметь темно-карие или черные, многие думали, будто так оно и есть. Только Авдотья Тимофеевна, растившая сиротку уже десять лет, знала, что эти глаза – темно-серые, удивительного