Денег нет, но ты держись!. Кристина Юраш

Баран, топнув ногой. Да, стоять тебе тут до скончания века. Такой плевок в лица классиков поэзии я не переживу.

      В итоге он остался стоять. Подошел уже следующий гражданин. Одет он был очень скромненько, вел себя тихонько.

      – Здравствуйте, – вежливо поздоровался он со мной. – Мне хотелось бы у вас кое-что уточнить…

      Я выдохнула, краем глаза поглядывая на стоящего в позе Наполеона непризнанного гения, мол, я жду. Когда уж мое творчество будет издано, отпечатано, а я потом лично скажу, что принцесса Арианона является его самым большим ценителем!

      – Когда ты сдохнешь, тварь! Сдохнешь… тварь! – брызнул слюной мне в лицо тихоня. Я вздрогнула от неожиданности. Его глаза выкатились из орбит, а в руках блеснуло лезвие ножа. – Оборотень! Оборотень! Перевертыш! Ве-е-е-едьма!

      Он метнулся в мою сторону, скалясь и рыча. Вот это поворот событий! Мамочки! Я успела уклониться. Стража со скучающим видом посмотрела на всю эту сцену, даже не дернувшись в мою сторону.

      – Да сделайте же что-нибудь! – закричала я, прячась за троном. Маньяк тем временем пытался обойти трон с другой стороны. Барон Баран схватил листок бумаги и с вдохновленным видом стал что-то строчить на коленке, обмакивая перо в не пойми откуда взявшуюся чернильницу.

      И тут я увидела, как на маньяка-тихушника, который явно сегодня проснулся с мыслью отправить меня на свидание к родственникам, бросился огромный черный пес. Маньяк снова завопил:

      – Оборотень! – а потом упал на землю. Через пару мгновений он встал, отряхнулся и как ни в чем не бывало попрощался. Что это было? Что это было, я вас спрашиваю.

      – Всего хорошего! – сказал маньяк кротким голосом. – Было очень приятно с вами пообщаться.

      Не дай бог такой народной любви! Огромный пес подошел ко мне и лизнул мою руку. Я посмотрела на животное с такой благодарностью, которую не сможет описать ни один поэт. Даже вон тот, который, высунув язык от усердия, дописывал очередной шедевр.

      К ошейнику пса была приколота записка, судя по всему, адресованная мне. Я осторожно взяла ее и развернула.

      «Не церемонься! Гони всех в шею!» – было написано от руки.

      – Все, товарищи! Прием окончен! – выдала я, сжимая в руках самый лучший совет в моей жизни. – Приходите завтра! А лучше послезавтра!

      Народ постоял в надежде на чудо, но потом лениво стал расходиться. Барон Баран никуда уходить не собирался. Судя по всему, он строчит целую поэму. Называлась она «Кончина принцессы» и начиналась строчками «Она опала дохлым ветром, ее качало от ножа, в ее глазах не без ответа вздох увлеченья пробежал!» Я содрогнулась, представляя, что это будут читать на моих похоронах. И тогда я высуну руку из гроба и придушу поэта.

      – А тебе что? – спросила я, окончательно озверев, обращаясь к Барану. – Особое приглашение нужно? Вон отсюда! Прием окончен! Ах да, одолжите мне свое перо…

      Я подошла к горе-поэту, который всем телом пытался заслонить свою нетленку от посторонних глаз, вырвала у него из рук перо, развернула записку и, посадив жирную кляксу, написала одно слово: «Спасибо!»

      – Я