Таня Гроттер и пенсне Ноя. Дмитрий Емец

был раздавлен. Потом отвернулся и сел на пол.

      – Сарданапал беспокоится: вернулась ли к тебе магия?.. – повторил он за Готфридом. – Магия… Тибидохс… Магия… Когда же, где же это было?

      Генка стиснул виски руками. Голова у него раскалывалась. Ночной визит «мадемуазель Склепофф» и связанные с ним чудеса переполошили его. Старая блокировка, поставленная Медузией, не выдерживала натиска новых впечатлений и трещала по швам. Стирая у Бульонова память после той истории с фигуркой, доцент Горгонова никак не предполагала, что ему вновь придется столкнуться с чем-то выходящим за грань обычного, иначе выбрала бы другое, более глобальное заклинание.

      – Летающий пылесос… Нет, тогда был не пылесос. Скрипка? Гитара? Нет, больше! Кон… контрабас… Она же называла его только что: КОНТРАБАС! Я вспомнил… Тибидохс!.. Я тоже мог там учиться, но меня не взяли! Проклятая фигурка! – крикнул он.

      В коридоре зашаркали тапки. Поняв, что разбудил маму, Генка торопливо выключил свет и бросился в кровать.

      – Не хочу быть лопухоидом! Не хочу! Плохо мне здесь! – шептал он, слушая, как поворачивается дверная ручка.

      Вновь вспыхнул свет. Мама стояла в проеме – крохотная, но убийственно решительная.

      – Я знаю, что ты не спишь! Не притворяйся!

      – А… Что? Где?.. Я спал! – притворяясь, что зевает, недовольно возразил Генка.

      – Не ври. Ты даже не щуришься от света. Почему окно открыто? С кем ты разговаривал? – требовательно спросила мама.

      – У меня была девушка, – сказал Генка. Порой, чтобы обмануть, проще всего сказать правду.

      – В самом деле? И где же она?

      – Вышла через окно.

      Мама покосилась на раму и хмыкнула. Она реально смотрела на вещи. Девушки, выходящие через окно восьмого этажа, чаще оставляют след на асфальте, чем в чьей-то жизни.

      – Больше не смей открывать даже форточку! Форточки, как, кстати, и девушки, придуманы для здоровых людей, а не для таких болезненных, как ты! – проговорила она. – Тебе все ясно?

      – Так точно, – басом сказал Генка.

      – Не «так точно», а «да, мамочка!».

      – Да, мамочка!

      – И не вздумай больше включать по ночам компьютер. Твои бредовые книжки я тоже забираю. Получишь после экзаменов, если сдашь все тесты. Большего я от тебя не ожидаю.

      Мама плотно закрыла окно, собрала с пола оккультные книги Бульона и, бросив на сына еще один пытливый взгляд, вышла. В комнате сразу стало душно и тошно, как в каземате. Генка лежал и тупо таращился в белеющий над ним потолок.

      – Я не лопухоид… Не лопухоид! Не хочу здесь, хочу в Тибидохс! – повторял он одними губами.

      Мама давно спала праведным сном инквизитора, только что спалившего десяток ведьм, а Бульон все смотрел в потолок и повторял, повторял, повторял одно и то же. Никогда и ничего прежде он не желал с такой чудовищной силой. Он почти зримо ощущал, как потоки желания отрываются от него и бомбардируют Вселенную, просачиваясь во все миры.

      И с каждым новым повторением что-то менялось в самом Бульоне