Таня Гроттер и пенсне Ноя. Дмитрий Емец

в дверь, а они только ржали… А затем я услышала, как они открыли шкаф и выбрасывают оттуда мои вещи, а потом стали ломать отверткой замки, чтобы залезть в мой стол. Это был уже финиш… Я совсем озверела. Почти не помню, что дальше было. Я заорала, и вдруг дверь вылетела сама собой, хотя я к ней и не прикасалась. Даже не с треском вылетела, а почти без шума – пук! – будто пробка. Потом родители удивлялись – петли точно ножом срезало. Я ворвалась в комнату. Их там было четверо. Они уже бросили играть в карты и были все у моего стола. «Это ты, Гробыня? А ну, песик, на место! Марш в туалет!» – сказал мне братец. И тут…

      Склепова сжала и разжала ладони. Щеки у нее пылали от негодования. Она заново переживала тот миг.

      – Не важно, что было дальше… Ты, Бульон, личность ранимая, не буду тебя грузить. Скажу лишь, что к тому моменту, как меня забрали на темное отделение, брат и его приятели не просто меня уважали. Они меня чудовищно уважали! Чуть ли не тапочки носили в зубах, не говоря уже о прочем!..

      Неожиданно в рюкзачке у Склеповой заверещал зудильник.

      – А это еще что? Кто меня дергает? – буркнула Гробыня.

      Пока она открывала рюкзак и рылась в нем, зудильник едва не лопнул от негодования. Бульонов с изумлением смотрел на плоское блюдо, производившее назойливые звуки. Гробыня на секунду задумалась, соображая, не совершает ли она чего-то непоправимого, отвечая по зудильнику при лопухоиде. Но врожденное разгильдяйство победило. Склепова махнула рукой, словно говоря: ладно, чего уж там?! Какие тут тайны?

      – Гробыня? Ты куда подевалась? – появляясь на блюде, с возмущением произнес Готфрид Бульонский.

      – Да здесь я, здесь! Чего трезвонить-то? – недовольно сказала Склепова. К Спящему Красавцу она всегда относилась малость прохладно.

      – Как ты со мной разговариваешь? Я звоню по просьбе Зуби… К тебе вернулась магия?

      – Да вроде, – проворчала Гробыня, опасливо косясь на Генку.

      – Сарданапал тебя ждет! Ты летишь в Тибидохс или нет?

      – Уже лечу! Разве не видно? – сказала Склепова.

      – Летишь? Ты уверена? А почему я вижу занавески? – подозрительно спросил Готфрид.

      – Занавески? Какие занавески? Это тучки так глючат! – пояснила Гробыня и, сохраняя на лице невинное выражение, принялась энергично трясти зудильник.

      – Что случилось? Почему ты рябишь? – удивился Готфрид.

      – Алло, гараж! Помехи связи!.. Я скоро буду! – заявила Гробыня и, поспешно отключившись, нахмурилась. – Вот дурак этот Готфрид! Прямо капитальный! – задумчиво сообщила она Генке. – Попробуй я выкинуть такую штуку с его женой, мне все каникулы пришлось бы изучать жизнь крыс.

      – Это как? – не понял Бульон.

      – А так. Изнутри шкурки. Или еще хуже: все пальцы на руках превратились бы в дождевых червей… Вообрази, мерзко, да? Одна радость: отшибает аппетит не тебе одной.

      Генка Бульонов изумленно заморгал. Во все глаза он смотрел на говорящее блюдо.

      – Это чего такое было, а? – взволнованно поинтересовался он.

      – Да так, мелочь!