Ступеньки к вершинам, или Неврологические сомнения. А. А. Скоромец

– вот и зовут чумаки это урочище Репьяховка.

      Тут чумакам любо сделать остановку, пустить волов на вольный выпас. Пусть ходят; никуда не скроются. Отсюда все балочки как на ладони видны. Никто не спросит, не накричит – «мое». Это земли осиротелых владельцев да сбежавших арендаторов. Примыкают они к водостоку, к землям спорным. А раз спорным – значит, обезличенным. Учудил это сынок князя Кочубея: проиграл их в карты панку Рахубе, а Рахуб, не успев их узаконить, проиграл захудалому помещику Кулябко. Теперь где-то в Петербурге, в сенате, тяжба тянется, а крестьяне друг с другом дерутся. Одни – земли «нашего пана», а другие – «нашего князя». Вот и увековечили урочище Спорным.

      Спорное разделяет неглубокий яр, мокрый, заросший мелкою лозою, в лозах – топи (трясины) скрытые. Зайдут ненароком сюда чумацкие волы и тонут. Хорошо, если голова и хвост торчат – иногда удается вола из топи вытянуть, а опоздал – все, пропал вол! Вот и увековечили чумаки этот ярок – Вырвихвист.

      Вторая половина Спорного – за яром, Вырвихвист – спорная степь. Но это не степь, а выпасы перегонных гуртов скота, закупленного прасолами.

      Прасолы под весну у крестьян отощавший за зиму скот за бесценок скупают. Все лето его тут нагуливают, а осенью перепродают. Барыши огребают. Все более глубокие балочки плотинами перегорожены, пруды водой заполнены. Степные водопои.

      Вот тут, проехав Руду и Рештак, против Козакова озера, наши чумаки, по команде Явтуха Наливца, и остановились станом.

      Груз, что навязал им кролевецкий молодой барин свезти попутно до хутора Саханского, доставят, скинут, слабых волов на лучших обменяют. Да еще пары две волов с возами к валке добавят и двинутся на Сенчу, на Ромодан и аж на саму Полтаву.

      Там, уже за Ромоданом, откроются нашим чумакам и степи, и шляхи полтавские. Дубовые рощи, хуторки с неспокойными ветряками, с хатками в вишневых садках. И с далеко видимыми степными могилами, которые с буйными ветрами вечно разговаривают:

      Ой, в полi могила

      З вiтром говорила:

      «Повiй, вiтре буйнесенький,

      Щоб я не чорнiла,

      Щоб я не марнiла,

      Щоб на менi трава росла —

      Та ще й зеленiла».

      Эти благодатные места и вдохновили незабвенного Ивана Петровича Котляревского написать:

      Вiют вiтры, вiют буйнi —

      Аж дерева гнутся.

      Ой, як болить мое серце,

      Сами сльозы льются…

      Выднi степи полтавскi

      И мiсто Полтава —

      Привiтайте мене, сиротину,

      I не вводьте в славу…

      Здесь эта песня сочинилась, здесь взяла свою чарующую мелодию, высоко взлетела и полетела по всей Украине, по всему миру. И на каких бы подмостках она ни звучала, у себя на родине или на чужбине, в заграничных театрах, слушатели, даже не понимая ее слов, не остаются к этой песне равнодушными.

      Разбрелись неразлучными парами чумацкие волы, серые, длиннорогие, по всему выпуклому взгорью. Нажрутся сочного пырея, свернут к балочке, напьются чистой водицы – и сыты. Осторожно, с блаженными вздохами, улягутся в зеленую траву, как в перину, жмурят свои лиловые очи, словно о чем-то пережитом вспоминают, понуро клонят