.

распирали нас беспричин-ным весельем. Отец Нельки был инвалидом войны – он вернулся без ноги. Одноногому дяде Косте не нравились наши игры, шум, крик. Мы явно нарушали его покой и он, вероятно, начал выговаривать Кате за нас неприятные вещи. Сама тётя Катя – крупная, мясистая, добрая, очень жалела нас и дружила с матерью, но не могла устоять против мужа.

      Через два месяца мы переселились на улицу Революции к материной куме – Фроловой Нюсе. Мы поселились в подвальном помещении, а наверху жила кума со своим непутёвым сыном, бросившим учёбу. Его звали все почему-то Лобиком.

      Помня приземлившийся самолёт на окраине Вдовино и мечту стать лётчиком, сразу же начал расспрашивать об Ессентукском аэроклубе, о котором рассказала мать. Поехал на электричке «зайцем» туда. В отделе кадров, узнав, что мне только исполнилось шестнадцать лет, сказали: – Приезжай через годик! Посмотрим! Предварительно возьмём на учёт, а по окончании десятилетки, пожалуйста!

      Я загорелся ещё больше и стал нетерпеливо ждать. Филипп Васильевич устроился работать кочегаром, а мать теперь ежедневно обивала пороги судов – городского, краевого, писала жалобы в Москву. Дом пока не возвращали. Мы жили теперь рядом со своим домом №116, который в войну перекупили у матери Старковы. Рядом находилась школа №7, в девятый класс которой я и пошёл с 1 сентября.

      Новая школа, великолепно одетые городские девчонки и мальчишки – рослые, упитанные, высокомерные, произвели на нас неизгладимое впечатление! Это был другой мир, это были другие люди! У нас во Вдовино все были равны, плохо одевались, никто не выделялся, все были скромными, простыми и добрыми. Здесь же мы почувствовали себя «белыми воронами». На переменах мы с Шуркой бежали друг к другу, испуганно озираясь, жались по углам. Наша нищенская одежда и обувь, робость, забитость и неуклюжесть так и выпирали из нас! Мы были подавлены и ошеломлены городом и его людьми, смелостью и даже наглостью мальчишек и девчонок – они нам были не пара! Огромная белокаменная школа была раз в десять больше нашей деревянной. Крикливые и уверенные в себе ученики превосходили нас в развитии и это угнетало нас! Над нами потешались и смеялись во всём! Я самолюбиво переживал временное угнетение и не раз клялся себе:

      – «Я ещё докажу всем этим городским выскочкам, что не хуже их!

      Если бы я уверенно знал, что так оно и будет! Знаю сложившуюся судьбу всех своих одноклассников – «никто из них не поднялся высоко». Я не виню никого! У каждого свой выбор пути! Если у тебя есть внутренний стержень – можно многого добиться в жизни!

      Шурка проучился в школе в десятом классе не более двух недель, затем бросил учёбу бесповоротно! Он не выдержал насмешек, издевательств, всего этого стресса и прекратил ходить в школу. Напрасно мать кричала, била его, плакала, ругалась:

      – Что вы обещали отцу и Василию Ивановичу? Забыли? Ты бросаешь учёбу, а потом и Колька? Будете неучи? Для чего все наши мучения? Тогда не надо было учиться в Пихтовке.