Совесть – имя собственное. Яков Капустин

итаре, это было так органично и талантливо, что, казалось, будто он с гитарой родился.

      Во всяком случае, можно было не сомневаться в том, что он получил профессиональное музыкальное образование.

      Но сам Алик утверждал, что играть его научили в тюремной камере при помощи картонного грифа с нарисованными струнами.

      Но его слова принимали за обычный лагерный трёп. И только те, кто хорошо знал Алика, верили его рассказу. Парнем он был правильным и с понятием.

      В карты он играл так же виртуозно и талантливо, как и на гитаре. И карты неплохо кормили его весь немалый и нелёгкий срок.

      Сидеть ему из червонца оставалось ещё два года, и он в свои тридцать лет очень не хотел снова возвращаться в лагерь.

      Но, будучи человеком неглупым, он прекрасно понимал, что умения играть на гитаре и в карты недостаточно для того, чтобы вписаться в нормальную человеческую жизнь.

      Тем не менее, он планировал жениться и продолжать зарабатывать деньги игрой в карты. Никакого иного способа иметь достаточно денег он не знал.

      Однако, глядя на его приморенный каторжанский вид, не очень верилось, что на воле найдутся охотники садиться с ним за стол.

      Его неприличная худоба, сутулость и босяцкие манеры вряд ли могли вызвать доверие у лиц далёких от лагерного быта.

      Это понимал и он сам, а потому всё чаще и чаще заводил разговор о воле.

      И вот однажды, в ответ на жалобы Алика, Юра Селиверстов пошутил:

      – А давай, Алик, за оставшиеся два года я сделаю из тебя спортсмена, а Марк тебя натаскает так, что ты превратишься в самого гнилого и паршивого интеллигента.

      Присутствующие при разговоре весело рассмеялись, и только Алик отнёсся к этому со всей серьёзностью.

      Вечером он дождался меня в секции и попросил взяться за его образование и воспитание.

      Он обещал делать всё, что я буду требовать.

      – Ну, ты же не хочешь, чтобы я снова чалился по зонам? – закончил он разговор.

      Этого я точно не хотел.

      Я достал из тумбочки томик Шекспира и загнул страницу, на которой был знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть» в переводе Лозинского:

      – Если завтра расскажешь наизусть, то, считай, договорились.

      Назавтра к вечеру Алик без запинки продекламировал заданное и получил от меня задание выучить «А снег повалится…» Евтушенко.

      Наверное, необходимость уметь быстро считать при игре в карты так развила его память, что к следующему вечеру, он знал наизусть и это стихотворение.

      Ежедневно я давал ему учить наизусть стихи, и он каждый раз успешно справлялся с заданием.

      Одновременно с постижением высот поэзии, я стал давать ему книги и журналы с отмеченными статьями и рассказами, заставляя неторопливо и правильным русским языком пересказывать их содержание.

      Юра потребовал, чтобы Алик бросил курить и пить чифир.

      Он организовал в пристройке столярного цеха «качалку». И Алик, под его руководством, стал регулярно заниматься тяжелыми физическими упражнениями.

      Я с радостью составил ему компанию, ибо и моя фигура не отличалась атлетизмом. А по утрам мы втроём бегали по кругу футбольного поля.

      Юра на воле был гимнастом. В лагерь он попал за убийство во время службы в армии «деда», который над ним издевался.

      Кроме этого мы стали ежедневно гулять вечерами и я рассказывал Алику всё, что помнил из географии, истории, культуры, музыки. И всякими разными сведениями, чем полна голова начитанного студента-недоучки. Алик впитывал всё, как губка. Не помню я в своей жизни, чтобы кто-то с таким болезненным остервенением и жадностью учился всему на свете.

      Месяцев через восемь, когда в секции парни спорили у кого сильнее руки, Алик уступил только вальщику леса.

      Это было непостижимо.

      Фигура Алика выровнялась и приобрела вполне спортивную форму.

      Болтать же за год он свободно научился на любые темы. Как писал Пушкин: «…с учёным видом знатока». Да так, что только узкий специалист мог его подловить на некомпетентности.

      О работе шагающего экскаватора он мог говорить так же свободно, как и о пении Марио Ланца или поэзии почти неизвестной тогда в СССР Анны Ахматовой.

      Он выучил наизусть все либретто из книги Друскина «Сто опер» и мог болтать о музыке часами, хотя никогда не бывал в оперном театре.

      К своему выходу на свободу Алик и выглядел спортивно, элегантно и уверенно.

      И хотя знания его были поверхностными и дилетантскими, нужно было быть очень образованным и знающим человеком, чтобы пробиться через его уверенное нахальство.

      …Он вышел на свободу и пропал.

      Не писал он даже нам с Юрой, хотя мы и ждали. Но мы понимали, с какими трудностями он столкнулся. Как он собирался зарабатывать на жизнь картами и не сползти в уголовщину, было не совсем понятно.

      Потом жизнь закружила меня так, что я забыл и про Алика