Сочинения (С иллюстрациями). Владимир Маяковский

богу на дом!

      У рая, в облака бронированного,

      дверь расшибаю прикладом.

      Трясутся ангелы.

                  Даже жаль их.

      Белее перышек личика овал.

      Где они —

                  боги!

                              «Бежали,

      все бежали,

                  и Саваоф,

      и Будда,

                  и Аллах,

                              и Иегова».

УПОКОЙ ГОСПОДИ ДУШУ УСОПШАГО РАБА ТВОЕГО

      Ухало.

                  Ахало.

                              Охало.

      Но уже не та канонада, —

      повздыхала еще

                  и заглохла.

      Вылезли с белым.

                  Взмолились:

                              – не надо! —

      Никто не просил,

                  чтоб была победа

      родине начертана.

      Безрукому огрызку кровавого обеда

      на чёрта она?!

      Последний на штык насажен.

      Наши отходят на Ковно,

                  на сажень

      человечьего мяса нашинковано.

      И когда затихли

              все, кто нападали,

      лег

                  батальон на батальоне —

      выбежала смерть

                  и затанцевала на падали,

      балета скелетов безносая Тальони.

      Танцует.

                  Ветер из-под носка.

      Шевельнул папахи,

      обласкал на мертвом два волоска,

      и дальше —

                  попахивая.

      Пятый день

                  в простреленной голове

      поезда выкручивают за изгибом

                                    изгиб.

      В гниющем вагоне

      на сорок человек —

                  четыре ноги.

      Часть IV

      Эй!

                  Вы!

      Притушите восторженные глазенки!

      Лодочки ручек суньте в карман!

      Это

                  достойная награда

      за выжатое из бумаги и чернил.

      А мне за что хлопать?

      Я ничего не сочинил.

      Думаете:

                  врет!

      Нигде не прострелен.

      В целехоньких висках биенья не уладить,

      если рукоплещут

                  его барабанов трели,

      его проклятий рифмованной руладе.

      Милостивые государи!

                  Понимаете вы?

      Боль берешь,

                  растишь и растишь ее:

      всеми пиками истыканная грудь,

      всеми газами свороченное лицо,

      всеми артиллериями громимая цитадель головы —

      каждое мое четверостишие.

      Не затем

               взвела

                       по насыпям тел она,

      чтоб, горестный,

                  сочил заплаканную гнусь,

      страшной тяжестью всего, что сделано,

      без всяких

                  «красиво»,

                              прижатый,