Нашествие. Тимур Максютов

да иных иноземных купцов на запад не пускает, заставляет в Нижнем Новгороде товар продавать за бесценок и восвояси возвращаться. Многие ропщут: и персы, и булгары, и гости из Господина Великого Новгорода. Вот теперь наступит торговле облегчение, а казне Добриша – добрый прибыток!

      Хитёр Дмитрий! И смел, да полководец знатный: в самых медвежьих углах земли русской слыхали про храброго Солнечного Витязя, что на Калке чести не уронил, а потом вместе с булгарами, черемисами да башкирами поганых татаровей в степь прогнал. Самого Субэдэя в плен взял, а с ним четыре тысячи захватчиков, что от двух туменов всего и уцелело, и на баранов их выменял – голова на голову. Вот смеху-то было!

      И хитёр, и в воинском деле искушён. А дальновиден ли?

      Грозен великий князь владимирский, обиду не простит. Да и рязанцам Добриш поперёк горла. Выстоит ли один маленький город против многих сильных?

      Тихоня о том не знает. Её дело – гладкую спину под струги подставлять да княжеских коней чистой водой поить…

      * * *

      – Говорил же – в две сажени вал насыпать. Слышишь, боярин? – сердито сказал князь.

      Ближний боярин Сморода у старшего брата, погибшего в битве на Калке, унаследовал и прозвище, и острый ум, и могучее чрево на толстых, как дубовые столбы, ногах, и должность. Только старший брат покойному князю Тимофею служил, а младший при Дмитрии подвизается.

      – Сам мерял, княже. Две и есть.

      – Смотри у меня. И с тыном отчего задержка?

      – Я велел лес, что получше, на стройку причала отправлять. Вон кораблики толкутся, некоторые по три дня ждут.

      – Вот это верно, – одобрил князь, – первым делом купцам удобство надо обеспечить, не обижать.

      Жук скептически заметил:

      – И две сажени низковато будет. Меня бы не остановило, коли взялся бы острог ваш брать. Да с доброй дружиной – враз бы взял.

      – Развоевался он, ишь. Такой же твой острог, как наш. Чего это низковато? – набычился Сморода. – Со стороны реки – в самый раз. А с береговой стороны в будущем году ров выроем, как Дмитрий Тимофеевич велел. Хорошо выйдет, крепко.

      – Ну, не киевские стены, прямо скажем.

      – Слышь, умник, – взорвался боярин, – ты ещё скажи – не Царьград. Что можем, то и строим, по молодцу и меч: кому харалужный, кому ржавый, а тебе, трепло, лыковый. Иди вон, делом своим займись. Княжича нянчи.

      – Чего расшумелся? Князь велел глянуть, как опытному воину, а ты бухтишь. Гляди, чрево своё не растряси, а то через край польётся.

      Сморода побагровел и набрал было воздуха для ответа, но князь остановил:

      – Но-но, хватит тут мне. Чисто петухи, сейчас бросятся. В одной лодке гребём. Что толкового скажешь, Жук?

      – Вот туда, в угол, надо башенку поставить. Для лучников и караульных. Там река как на ладони, оттуда обзор хороший.

      – Дело, – согласился князь, – заметь себе, боярин. Вечером в чертёж впиши.

      Сморода хотел было возразить. Поглядел на место схождения крепостных фасов со стороны Волги и Тихони, про которое указал Жук.