Древняя история. Аркадий Ислибаевич Мурзашев

тех разрозненных фактов, которые стекались к нему от его многочисленных подчиненных. Помимо этого, ему удалось, как бы случайно, встретиться с Заратустрой и поговорить с ним. Из всего им, изученного, и разговора с Заратустрой, который он имел не ранее как вчера, складывалась следующая картина:

      Будда или Заратустра, как он сам себя называл, действительно пришел с Востока и, как доподлинно установлено действительно из Индии. Но он не являлся уроженцем этой страны. Родиной же его является Иудейское царство, а и именно окрестности города Назарет, захваченного в настоящее время Искандером. Как и почему он попал в Индию, не установлено, из-за большой давности этого события, но доподлинно известно, чем этот Заратустра занимался в Индии.

      Давид вкратце рассказал о своей встрече и разговоре с Заратустрой, а также сообщил, что ему удалось узнать о его жизни в Индии. Он поведал и о том, как этот человек, невольно, стал основоположником новой религии или учения, которое его последователи назвали Буддизмом. Выслушав все это, Измавил сказал:

      – Все это очень интересно, но, как мне кажется, мало относится к делу. Ты мне скажи, чем мог этот человек, который, судя по всему, является либо святым, либо не от мира сего, что, наверное, одно и тоже, мог так напугать наших вельмож, что они по такому простому, – тут он специально постарался принизить значимость вопроса, чтобы подхлестнуть своего подчиненного к большей достоверности, – вопросу обратились ко мне? Я еще понимаю беспокойство верховного жреца, ибо он всегда по поводу и без повода, боясь показаться ненужным в моих глазах, ищет врагов своей веры, в исключительность которой он и сам по настоящему не верит.

      – Скажи мне, – продолжал Измавил, пытливо вглядываясь в глаза своего собеседника и стараясь прочитать в них, то, что тот не сможет выразить словами, – Ты видишь в его речах опасность для меня и для нашего царства?

      – Да, вижу, мой господин, – был ответ Давида, и хотя не один мускул не дрогнул на его аскетичном лице, в его тоне все же почувствовалась неуверенность, или вернее сказать скрытое сожаление о сказанном. В глазах же его Измавил уловил тревогу, нет, не тревогу, а лишь нерешительность. А нерешительность никогда не была свойственна начальнику тайной стражи.

      – Скажи мне, что же этот человек делал в моем царстве в течение тех трех недель, которые он провел здесь? Какие речи он говорил? Чем он мог встревожить моих вельмож?

      – Прежде всего, скажу, что этот человек является человеком исключительного ума и способностей, – твердо сказал Давид, – даже мне порой в разговоре с ним приходилось испытывать неловкость, а ты меня знаешь. Идеи, которые он высказывает, сами по себе не являются опасными для государства. – Тут он смолк, мучительно подбирая слова.

      – Используя его идеи можно было бы даже основать новую религию, более красивую и приемлемую, чем та, которая есть в нашем государстве. – Тут он опять замолчал, как бы раздумывая, как более точно все сказать, чтобы быть понятым.

      – Если бы не это тревожное время