На краю государевой земли. Валерий Туринов

Князец их, Номча, два раза побивал наших. Скотинку многую отогнал.

      – Черный колмак подошел и там близко.

      – Так он же послов шлет!

      – Хе-хе, гляди, какой ты! Мы чуть с голоду не померли у них. Корм не давали, платье отняли. Где это видано в послах-то? Полоняники в улусах сказывали: хитрит колмак. На Имаш-озеро собирается. Побить-де наших хотят!.. В Казацкой орде люди секутся про меж себя, и они-де идут на них войной. Улусных жёнок и детей хоронят близко наших земель. Вот и заговаривают. Послов шлют, а сами нападают на нас же!..

      – Коварен степняк! – поддакнул Тренька чернобородому.

      – Ясачных грабят, в ясырь гонят, – вступил в разговор рябой. – Кучугуты шалят, и браты, и маты тоже. Аринцы и саянцы непослушны. Кузнецкие татары не платят ясак. Грозят нашего брата, служилого, побивать.[17]

      – Ну-ну! Мы им покажем, как побивать государевых служилых! – угрюмо пробурчал Пущин.

      Казаки покосились на него, поняли, что этот не даст спуску инородцам. Но и сами они не пошли бы с ним в дальнюю землицу. С таким сотником или нос в табаке, или пропадешь со звоном.

      – Что там, на Москве-то? Государь-то кто? Больно много слухов.

      – Поляк, говорят, стоит у стен. Верно аль нет? – посыпались вопросы казаков.

      – Да-а, – нехотя протянул Пущин.

      – А Димитрий где, государь наш?

      – Да какой он государь! Вор он!

      – Ну-у! Ты гляди дела-то какие! И не поймешь ничего!

      У входа в кабак послышались крики, вспыхнула какая-то возня.

      Пущин приподнялся с лавки и глянул в ту сторону.

      Там, у двери, двое гулящих избивали какого-то парнишку, завернув ему назад руки.

      Возмущенный такой неправдой, Пущин встал из-за стола, подошел к ним, прикрикнул:

      – А ну оставь мальца, кабацкие рожи!

      И, не дожидаясь, когда те отпустят свою жертву, он схватил и отшвырнул в сторону одного, затем другого. Парнишка сообразил, что это его защита, и спрятался за ним. И вовремя, так как гулящие стали угрожающе заходить с двух сторон на Пущина. Глядя на них, зашевелилась и вся кабацкая голытьба, готовая по любому поводу ввязаться в общую свалку.

      Пущин услышал рядом сопение Треньки. Тут же появился Андрюшка. Подошли казаки. И гулящие, боязливо глянув на них, исчезли из кабака.

      – Ну что: пошли с нами! – положил Пущин руку на плечо мальцу и подтолкнул его к столу: «Садись, служба!.. Как зовут-то?»

      – Васька Окулов, сын Захарьин. Отец с матьей Васяткой кличут.

      – Откуда же ты появился здесь, Васятка?

      – С Тюмени, с месяц уж.

      – А-а! – многозначительно протянул Пущин.

      – Откуда-то убежал, – сказал Андрюшка.

      – Так ли оно? – строго спросил Пущин парнишку. – Только не ври. Соврешь – высеку. За правду – в стрельцы возьму.

      – Негоже мне ходить в стрельцах, – шмыгнул носом Васятка и стал настороженно переводить взгляд с одного служилого на другого, пытаясь сообразить, шутят они или говорят всерьез. – Лучше я так, в гулящих буду.

      – И помрешь с голоду. Или татары поймают,

17

Ясыри – взятые в плен в виде добычи и обращенные в рабов сибирские кочевники. Кучугуты (кученгуты) – маленькая народность, проживавшая в Саянах. Браты (братские люди) – искаженное от слова буряты, отсюда произошло и название Братского острога (г. Братск) на Ангаре. Маты (маторцы) – тувинский род. Арины (аринцы, ара) – небольшая кетоязычная народность. Саянцы – татары Западной Монголии. «Кузнецкие татары» – так русские дали название коренным жителям верховьев реки Томи по их ремеслу выплавлять железо и делать из него различные изделия.