История одной дуэли (сборник). Вячеслав Белоусов

о давно прошедшем обеденном перерыве.

      – Фёдор Кондратьевич выделил машину, хвастал, что машина совсем новая, подарок Управления, номера городские не успели поменять, и шофёра Сорокина наставлял, чтобы внимательней был за рулём. Был ещё грузчик. Лентяй отъявленный.

      – Трезвые?

      – Да бог с вами, Данила Павлович! Усыкин разве позволил бы?

      – Я обязан интересоваться…

      – Тут некоторые на этот счёт тоже имели большие сомнения, – съязвила она. – И вы туда же!

      – Это кто же?

      – Да уж, любезный Данила Павлович, избавьте меня…

      Дверь палаты без стука отворилась, и на пороге появилась высокая женщина. Бледная и худая, в проёме она казалась чёрной, с лицом, про которое лучше промолчать. В руках держала авоську с бутылками молока.

      – Розалочка, козочка моя! – всплеснула руками Костыревская. – Ты очень кстати! Мы с Данилой Павловичем как раз вспоминаем ту историю.

      – Мама! Ну сколько можно говорить? – недовольно зыркнув на меня, женщина прошла к окну, выгрузила авоську на подоконник. – Опять с посторонними!

      – Ну, прости, прости, дорогая, – Зинаида Фессалиевна слабо улыбнулась мне. – Однако ты не права. Данила Павлович новый следователь. По тому же вопросу. По архиву.

      – Что архив? – дочь устало села в самый угол. – Он не утонул лишь по той причине, что машину опередила дочка Хансултанова. Сколько трепать нервы! И ведь всё одно и то же!

      – Да-да! – старушка обхватила руками голову. – Это произошло в тот самый трагический день!

      – Вы что-то видели? – повернулся я к женщине.

      – Сосед сказал, – буркнула она.

      – Савелий Кузьмич, – подсказала Зинаида Фессалиевна. – Он был в тот страшный миг у полыньи и всё видел, даже самого Хансултанова.

      – Мама! – охнула дочь, остерегая.

      – А что особенного я сказала? – не смешалась та. – Разве неправда? Почему это надо скрывать?

      – Как бы мне встретиться с вашим соседом?

      – Опоздали, – сдвинула брови дочь. – Жихарев Семён Кузьмич выехал за пределы области.

      – Совсем?

      – С женой и манатками, – отвернулась она.

* * *

      Я догадывался, кто мог учудить такое. На подобное способен один человек. Например, пропасть на неделю и позвонить из какого-нибудь дальнего района, сообщив как ни в чём не бывало разбушевавшемуся начальству, что раскрывает забытый «висяк», на который давно рукой махнули, а его, видите ли, неожиданно осенило. Или того пуще, закрывшись от всех у себя на «чердаке» третьего этажа, он проторчит там до утра, а перед прибежавшей с зарёй перепуганной женой предстанет с зубной щёткой, заявляя, что разрабатывал версии по убийству прошлых лет. Это Паша Черноборов, прокурор-криминалист. Павел Никифорович его называет «Богом тронутый», сам Колосухин ему всё прощает. А куда деться? Талант!

      Его и били, словесно, конечно, и пытались перевоспитывать. Как с гуся вода! Жена ревновала поначалу, и даже прибегала с тайной жалобой к заму, намекая на умывальник в кабинете, то да сё, но потом смирилась и сама же снабдила