Коварный камень изумруд. Владимир Дегтярев

воздух в сторону, и тотчас выпьют весь ковш, не отрываясь! Напиток в тайной бутыли, знала Екатерина, был покрепче дворцовой водки. Раза в два крепче! Его называли «ром», и ром во дворце считался лекарством. Ноги растирать, колени, локти, если ноют. Лекарство, как же! «Для русских всё есть смерть и всё есть лекарство», – сказал как-то великий полководец Суворов Александр Васильевич на званом обеде в свою честь по случаю его очередной победы над турками. И стакан, полный стакан вот этого «лекарства», выпил разом, а потом только понюхал обшлаг нового генеральского мундира. То бишь, «закусил».

      Екатерина поднесла серебряный стакан ко рту, на мгновение подумала о том, что унюхает у неё изо рта фаворит, ждущий в постели, и опять помянула чёрта.

      Выдохнула в сторону и разом выпила. И тотчас же понюхала пополам порезанный лимон. Потом лимон съела.

      Стало императрице вдруг весело, и бешенство её прошло.

      Она повернулась к рабочему столу, взяла письмо, продолжила чтение доноса герцога Кейзерлинга.

      «…Игроки уставились в карты, и никто не подал в ответ на явную наглость барона ни слова. Тогда я, Ваше Величество, изволил громко заметить барону, что карточный стол не место для громких бормотаний про политику. На что мне Халлер ничего за игровым столом не ответил, а после карточной партии отвёл в сторону и предложил мне горсть бриллиантов, дабы я более не посещал игорных комнат замка Фонтенбло…».

      – Ну, это мне решать – кому посещать Фонтенбло, а кому глотать ил в реке Сене! – в бешенстве воскликнула императрица бутылке с коричневым напитком.

      Глава двенадцатая

      Императрица Екатерина Вторая доподлинно ведала, что кусок летописи про униженную просьбу руссов якобы к скандинавским конунгам, чтобы «пришли и владели», сочинил и вставил в летопись монах Филарет, отец Мишки Романова, избранного русским царем сразу после Смутного времени. Об этом стыдном фактусе ведал Михайло Ломоносов и тот фактус сохранил в анналах истории… Хвала Гришке Орлову, что все ломоносовские бумаги свалены в монастырский подвал, давно уж поди сгнили, а сам он, Мишка Ломоносов, уже давно изучает травные корни. Снизу… и лёжа под могильным камнем.

      А Филарет… Мишки Романова отец, тот всегда старался словчить, где попало. И как его не прирезал Иван Грозный? Тому, истинному царю, ничего не стоило снести башки самозваным боярам, прибежавшим на Русь от подлых ромеев в годину арабского взятия Константинополя. Или как этот город назывался двести лет назад? А, Царьград! А от «ромеев» и пошли «Романовы». А Рюрика никто и не звал. Он сам пришёл на Русь с юга, прошибив Кавказ, как топор прошибает голову. И с ним двести копейщиков. Прости Господи, такая сила! В ту пору, да двести копий, то бишь ножей, насаженных на длинные жерди, всё равно, что ныне двести пушек, да ядра к ним по десять фунтов каждое… Тогда, в те времена, не токмо, что Киев, тогда и Англию с такими ножами повоевать можно было… В те благословенные времена. Да…

      Екатерина,