Коварный камень изумруд. Владимир Дегтярев

эти мерзопакости вокруг русских земель.

      – А насчёт Петра Андреевича Словцова как решишь, матушка императрица?

      – А он пусть пройдёт по обычному кругу, какой проходят государственные преступники. Сознаться в обвинительной ошибке я не могу, но суд и петля ему не грозят. Пока что…

      Глава восьмая

      Когда Петра Андреевича Словцова от кабинета императрицы провели дворцовыми переходами, потом напрямки через заснеженный двор в кордегардию, а потом втолкнули в ту же камеру гауптвахты, он прямо на пороге и застыл. На единственной лавке сидел поручик Егоров.

      – Это как же понимать? – упавшим голосом спросил Пётр Андреевич. – Тебя тоже по моему делу… сюда?

      Поручик откинул шинель, что закутывала солдатскую миску с кашей, сохраняла тепло. К каше полагался ломоть хлеба и ложка.

      – Откушай, Пётр Андреевич, а обо мне не беспокойся. Я здесь по другому разбору. И могу тебя покинуть в любой миг. Задержался вот до смены караула, чтобы спросить: не нужно ли тебе чего? Ты меня от смерти спас там, в Сибири, так я здесь тебе ответно послужу. Говори, что делать надобно?

      – Спасибо, что удружил. Найди мне нонче моего однокорытника по семинарии Михаила Михайловича Черкутинского. Они, молодые, высокородные, тут рядом, во дворце, почитай каждый вечер собираются у Александра Павловича, у внука императрицы. Я ему сейчас коротенько напишу, а ты уж, ради Бога, ему записочку-то передай. А на словах… на словах скажи, что императрица на меня беспредметно зла. Ну, он поймёт…

* * *

      Когда государственный преступник назвал имя – Михаил Черкутинский, поручик Егоров закаменел. И с горечью подумал, как неловко и стыдно попал он между чьих-то колёс. Тех колёс, что не имеют жалости и вообще – человеколюбия. Ведь весь Петербург знал явно, и о том даже вслух говорил, что Михаил Черкутинский спознался с иезуитами, мало того, даже с масонами! За эту связь, рассказывают, был однажды крепко бит Михайло Ломоносовым. А Гавриил Державин, сенатор и кавалер, откровенно говорил на раутах, что «этот, молодой сановник, поляк и сопляк Черкутинский, набит конституционным французским и польским духом». Не так давно по городу стали говорить, что он сильно и даже нагло хлопочет через внука императрицы, цесаревича Александра Павловича, о дозволении иезуитам вводить в России католическую веру. И даже насильно склонял через оплаченных им особых миссионеров вступать в ту, католическую веру всех российских мусульман и даже идолопоклонников. В Сибири, в Астрахани, в Оренбургской губернии…

* * *

      – Я что-то не то у тебя попросил? – обеспокоился Пётр Андреевич Словцов, увидев некое изумление на лице поручика.

      – Да я как-то не знаю… – протянул поручик Егоров.

      Ему вдруг показалось противно даже говорить с человеком, который посылает его к Черкутинскому и, мало того, является его другом!

      – У меня другого человека здесь нет, – прошептал Петр Андреевич. – Мишка Черкутинский в моё время был хорошим человеком. Если же нынче он… скурвился, так не ходи, не надо!

      – Я