Кутузов. Олег Михайлов

мылость! Дозвольтэ мэни його зварить. Ваши кашовары всэ зипсують. Йим тилькы грэчка та капустняк пид сылу. А я кашеварив щэ пры Пэтри Калнишевським. На Сичи…

      Запорожец шумно вздохнул всем животом и выщелкнул из пупка ракушку.

      – Ступай и возьми себе ротного повара в помощники, – решил Михаил Илларионович. – Если что потребуется – провиант наш к твоим услугам.

      – В мэнэ вечирний улов багатый, – важно отвечал Стягайло. – Я вам нэ просту – зборну ушыцю змайструю…

      Когда вытащенные на берег пушки были рассортированы по системам и калибрам, над лиманом потянуло ароматом густого рыбного взвара.

      – Духовито… – мечтательно переговаривались солдаты. – Теперь бы за труды праведные к ухе да винную порцию…

      – Будет! – обещал Федор Кутузов. – Я сам слышал, как его превосходительство отдавал приказание интенданту…

      Михаил Илларионович подошел к солдатской артели, когда все было готово к обеду. Солдаты от нетерпения уже постукивали по голенищам деревянными ложками.

      – Петр Великий говаривал: «Месяц не пей, год не пей, а перед горячей похлебкой штаны заложи, но выпей!» – обратился шутливо генерал к егерям, усаживаясь поближе к котлу.

      Стягайло разлил по мискам янтарную от жира, дымящуюся, густую уху, и по кругу пустили манерку с водкой. Первым приложился сам командир корпуса, за ним – запорожец. Михаил Илларионович зачерпнул ложку дразнящего запахами рыбного взвара, отведал и зажмурился:

      – Хороша… Ты, Осип, не пойдешь, часом, к нам кашеварить?

      – Ни, ваша мылость! – твердо отвечал Стягайло. – Я вольный козак. Як Сичь розигналы, задумав я статы рыбаком. А тэпэр, выдно, и рибалци моий прыходыть кинець. Он скильки вогню та грому напустылы – я думав, лыман закыпить и вся рыба в ньому зварыться. Трэба мэни пэрэбыратысь куды подальшэ…

      – Куда же ты думаешь податься? – поинтересовался Кутузов, со вкусом обсасывая маленького судачка.

      – Куды? – переспросил Стягайло. – Так хоч за Дунай, в Добруджу. Там нашего брата выдымо-нэвыдымо…

      – На туретчину? – покачал головой Михаил Илларионович. – Ты же православный казак.

      – А я чув, нибы там наш брат в достатку жывэ, – неуверенно сказал запорожец.

      – За уху спасибо. Угодил… – тяжело поднялся Кутузов. – И вот тебе за твое искусство два червонца. А о туретчине подумай, да хорошенько. Мало они вашему брату голов поснимали…

      – А що думать? – беспечно махнул загорелой ручищей Стягайло. – Ни хаты, ни жинкы, ни диток нэма… «Проминяв я жинку на тютюн та люльку», – вставил он строку из народной малороссийской песни.

      – Так иди в верные казаки к полковнику Чепеге. Я ему недавно знамя вручил, а его команда принесла государыне присягу. У него и булава от самого светлейшего князя Потемкина.

      – Ни! Нэ трэба мэни вашего полковника з пырначом. Крэпко обидылы мэнэ, як зныщылы Сичь…

      К концу первой русско-турецкой войны существование Запорожской Сечи уже мешало Российской империи. Казачье сообщество отличалось почти независимым