Донские казаки в борьбе с большевиками. Иван Поляков

и внешне: заросли бородами, щеки запали, от бессонных ночей и постоянной тревоги глаза ввалились и были воспалены; в общем, своим видом мы мало отличались от окружающей нас публики. Последнее обстоятельство укрепило сознание, что узнать нас теперь довольно трудно. Наш покой и сон больше всего нарушали, расплодившиеся в огромном количестве насекомые. Они буквально шуршали по всему телу, безжалостно нас грызли и при каждом движении сыпались массами. Запасного белья для перемены у нас не было, и приходилось терпеть еще и это зло, с которым мало-помалу свыкались как с неизбежным. Нужда научила нас бороться с холодом. На одной станции стащили два тюка прессованного сена и им зашпаклевали в загоне щели и на пол послали толстый слой. Ложились плотно один к другому, накрываясь с головой единственным тонким одеялом, а сверху набрасывали оставшееся сено. При таком устройстве удавалось иногда проспать до 2–3 часов ночи, после чего надо было согреваться искусственно.

      Что касается меня, то последние дни я начал страдать бессонницей. Думаю, что причиной этого было постоянное нервное напряжение и необходимость быть всегда начеку против всяких случайностей. Если мне иногда и удавалось забыться, то не иначе, как каким то мучительно тревожным полусном, каковой не только не восстанавливал сил, но еще больше подрывал здоровье.

      С казаками, впустившими нас в вагон, вскоре установилось своеобразное немое соглашение. Видя, что мы нисколько не угрожаем безопасности их лошадей, а скорее, составляем как бы ночную охрану от возможных на них покушений, они, по-видимому довольные этим, мало интересовались нами, предоставив уборку и уход за лошадьми нашему попечению.

      Обычно рано утром один из казаков приносил тюк сена и зерно, а затем таскал несколько ведер воды, проделывая то же самое в полдень и вечером. Мы убирали лошадей, поили, навешивали торбы – иначе говоря, выполняли роль вестовых, что, в сущности, нас немного развлекало. При каждом посещении нас казаки рассказывали нам новости, и потому прихода их мы всегда ожидали с нетерпением. Относительно нас их любопытство далеко не шло, а быть может, они верили, что мы пулеметчики и едем с фронта домой, на Кавказ.

      В свою очередь, мы, опасаясь навлечь подозрение, не считали возможным особенно настойчиво расспрашивать казаков о настроении, о том, что они предполагают делать, вернувшись домой, хотят ли у себя на Дону большевизм или нет и тому подобное. Но все-таки постепенно, пользуясь удобным случаем, я задавал им тот или иной вопрос. Были они уроженцами Усть-Медведецкого округа и ехали до ст. Серебряково на железнодорожной линии Поворино – Царицын. Из разговоров с ними, мы поняли, что казаки сильно раскаиваются, что, поддавшись уговорам, выдали большевикам оружие и теперь едут домой на положении военнопленных, под охраной «грязной гвардии», как они прозвали красногвардейцев. Одному из казаков удалось сохранить винтовку, спрятав ее между обшивкой вагона и он с чувством особой гордости не раз хвастался этим.

      На