Донские казаки в борьбе с большевиками. Иван Поляков

крикливые фразы революционного лексикона, восхваляя прелести советского режима и щедро расточая широковещательные обещания, разжигавшие у слушателей фантазию и аппетит.

      Здесь же в первый раз я услышал отвратительную клевету и возмутительные обвинения по адресу Донского Атамана. С наглостью и бесстыдством большевистские ораторы выставляли его как ярого противника революции и свободы и как единственного виновника всех несчастий, испытываемых трудовым народом. Дикий вой одобрения достигал наивысшего напряжения, когда агитаторы касались шкурного вопроса, заявляя, что-де и вы сидите здесь и не можете ехать домой к вашим семьям, потому что контрреволюционер Каледин с кадетами преградил путь.

      Так во мраке кровавого революционного хаоса наемные большевистские слуги исподволь мутили казаков и смущали казачью душу, обливая клеветой и возбуждая народную ненависть против единой яркой и светлой точки – ген. Каледина, светившейся как спасательный маяк в разбушевавшемся море человеческих страстей. Имена генералов Алексеева, Корнилова и других упоминались редко. Вся злоба человеческих низов и слепая ярость черни, искусно подогреваемая, направлялась против Донского Атамана.

      К моему удовольствию, казаков в толпе было мало. Они держались своих эшелонов и вокзал посещали неохотно. Было только непонятно, что так называемая «украинская охрана» станции никак не реагировала на эти провокаторские выступления, даже наоборот, многие из нее одобрительно поддакивали, выражая этим свое сочувствие. При таких условиях можно было предполагать, особенно вспоминая ночную панику, что Знаменка доживает последние дни своей независимости от большевиков.

      Кроме того, росло сознание, что дурман большевизма, как стихийная эпидемия, все более и более охватывает русский народ, заражая почти всех поголовно. Становилось и грустно, и мучительно больно за Россию. Кошмарным сном казалась ужасная действительность. Хотелось забыться, скрыться, ничего не знать, не слышать и не сознавать, что происходит вокруг.

      В подавленном настроении я вернулся в теплушку. После ужина разговорился с казаками. Их своеобразное мировоззрение на происходящее в России несколько рассеяло мое тоскливое настроение. Разгильдяйство российское их не коснулось. Убеждений они остались твердых и события объясняли по-своему. Несчастье, выпавшее на Россию, считали наказанием, посланным Богом за грехи людей. «Сицилисты», делавшие, по их словам, революцию и вызвавшие беспорядок, были слуги антихриста, и к ним они питали жгучую ненависть.

      «И чиго это, Вашескородие, люди еще хотят, – рассуждал один казак, степенно оглаживая свою окладистую бороду. – Жили хорошо, можно сказать, в довольстве, жили по закону Божьему и человеческому, и вот в один день все словно очумели. Бросили работу и ну только говорить да кричать. Пошел раз и я на этот, как его, на «митингу», думал, что будет, как у нас на станичном сходе, так, верите, не достоял до конца, противно стало.