След души. Кира Кравцова

Разбросанные бумаги, перевернутые стулья, стол с выпотрошенными ящиками и Борцов А. А. собственной персоной. Стоит на подоконнике у открытого окна спиной ко мне. Я думаю: «Второй этаж, прыгать некуда, максимум ноги сломает», и начинаю с ним разговор. Пытаюсь спросить, что случилось, но в этот момент входят санитары. Борцов тараторит: «Они среди нас, они среди нас». «Бинго!» – у меня в голове. То, что я не смогла разобрать вчера ночью. Скорая вызывает стражей порядка, те составляют протокол, Борцова – в психиатрическую, меня благодарят за оперативность.

      Кто-то из группы, со связями, делает звонок в министерство, и там решают, что это произошло из-за «низкой квалификации специалиста групповой терапии». Через неделю ко мне приходит человек лет сорока, в старых очечках, с ехидной такой улыбкой, и начинает меня шантажировать, мол, я никуда не устроюсь, он испортит мою репутацию. Человек уходит. Я думаю: «Начал с суда, заканчивает тем, что закопает меня в лесу». Звоню отцу. Он мне: «Кира, не лезь в это, закрывай ИП, здоровье дороже». Обещает устроить меня штатным психологом в поликлинику. Я думаю, туда я больше не вернусь, забиваю на это ИП и пытаюсь выяснить, что произошло с Борцовым, но тщетно. Бывший спецназовец. Это все объясняет. Ну, кто его ко мне отправил, тут не я нужна, а более узкий специалист. Чтобы просмотреть его документы, нужен особый допуск. В итоге Борцов пишет запрет на любые посещения. На этом моя практика заканчивается. Теперь я здесь. В палате.

      Муха, да когда же она перестанет жужжать. Голова раскалывается.

      – Мухи – переносчики инфекций, господа врачи! – тишина в ответ.

      Слева от меня лежит девочка лет девятнадцати и тихо плачет. Здесь все тихо плачут, когда заканчивается действие лекарств. Кто-то – уткнувшись в подушку, кто-то – закрывшись одеялом. Все ждут чего-то большего, чем констатации фактов, касающихся твоего здоровья. Когда в палату входит врач, все смотрят на него с надеждой, и простой вопрос: «Как у вас дела?» звучит, как спасение. Никто не хочет говорить, что ему плохо. Все врут о том, что у них нет галлюцинаций, что они ночью не кричат и не зовут на помощь, и что им не снятся кошмары. Все хотят выбраться из этой клетки для души и тела, и, когда кого-то выписывают, у многих появляется зависть в глазах или ненависть.

      Вот привезли новенькую с психозом, она несет какой-то бред про окна, океан и телефон, про то, что нужно закрыть дверь, и про то, что за ней следят. За три дня моего пребывания здесь я выслушала столько рассказов о страшных болезнях, несчастной любви и несостоявшихся отношениях, что начинаю осознавать – а все не так уж и плохо. Хочется, чтобы у кого-то было хуже, чем у тебя, хочется верить, что тебе не принесут очередную дозу успокоительного, или что ты не уснешь в бреду. Эта новенькая заняла последнюю, седьмую койку. Она тихо вошла, отрешенным взглядом окинула помещение, легла на кровать, свернулась калачиком и начала что-то бормотать. Она сжалась в комок, как могла, изо всех сил, но все равно потом начала раскачиваться и стонать все громче и громче. На ее крик быстро среагировали санитары, а медсестра ввела ей нейролептики.

      Я старалась