Вечный зов. Том 1. Анатолий Степанович Иванов

– тянул вверх свою песню, как звенящую цепочку, в клювике, но вдруг выронил, тотчас нырнул вниз за песней-цепочкой, успел подхватить ее у самой земли и снова понес вверх.

      Первому жаворонку откликнулся второй, третий. Скоро все небо, казалось, было заполнено, залито до краев их песнями, но Иван, сколько ни всматривался, не мог заметить ни одной птички. И он не знал уже – вверх, от земли, в это бездонное небо уносят они свои песни или, наоборот, спускают песни-цепочки с неба на землю. Да это было и неважно. Важно, что песни были слышны, что они заполняли своим звоном все вокруг.

      – Жизнь-то, Агата, видишь, не кончилась, – тихо промолвил Иван.

      – Я их, проклятых, терпеть не могу, этих жаворонков. В тот день, когда тебя Яшка Алейников увез, они все звонили…

      Иван сдвинул белесые брови, на лбу его глубже обозначились морщины.

      – А я их зимой и летом слышал. Проснусь ночью – холодно в бараке, за стеной вьюга воет. Прислушаюсь – нет, поют жаворонки. И теплее вроде, легче.

      Агата удивленно поглядела на мужа круглыми, темными, как смородины, глазами.

      – Как ты вынес все?

      – Человек – он привычливый.

      – А я сперва все письма от тебя ждала.

      – Я был без права переписки… Ну, рассказывай, как вы тут?

      – Да как? Володька и Дашутка ничего, здоровенькие…

      – Значит… дочка у меня родилась? – хрипло произнес Иван, сухие губы его затряслись.

      – Ваня, Ваня…

      – А я все гадал – сын ли, дочь ли? И еще – живо ли дитё? И от этой неизвестности было тяжельше всего…

      Агата гладила его жесткую, заскорузлую, скрюченную ладонь.

      – Лопату, видать, частенько держал в руках-то?

      – Да уж покидал землицы, всю собрать – со Звенигору холмик будет… Дочку Дашуткой, значит, назвала?

      – Ага, Дарьей. Плохо?

      – Нет, хорошо это – Даша. Ну, пойдем…

      Над ними пели и пели жаворонки.

      Когда взошли на увал, открылся вид на всю долину. На самом дне, разметавшись беспорядочно в разные стороны, поблескивая окнами и крышами, лежала Михайловка. Над домами бугрились тополя и березы, а посередине деревни стоял почему-то столб дыма, прямой и высокий.

      Иван снял фуражку, долго с высоты смотрел на деревню, прижавшуюся одним боком к лесу. Ветерок шевелил его белые волосы.

      – Мне все чудилось – не признаю деревни. Нет, признал. Все такая же. Тополя сильно подросли.

      – Какой же ей быть? Из нового – ток построили, видишь деревянные навесы на северном краю? Да два скотных двора – эвон прямо за дымом. А боле ничего вроде. Да и зачем боле? Не надо. Ток и коровники добротные выстроили. Из лиственницы. Навек хватит. Панкрат – он хозяйственный.

      – Как он, Панкрат?

      – Постарел шибко. Тише стал, нелюдимей. И кашляет все. – И вдруг Агата всхлипнула. – Уж и не знаю, как бы я, если бы не Панкрат…

      – Помог, значит?

      – Да разве мне только? Всем, у кого худые домишки, перетрясти помог. С района приезжие часто ругали его: куды, дескать,