Власть полынная. Борис Тумасов

и королю польскому всё мало. На Думе о том я сказывал, Казимир на Новгород зарится. Аль ему невдомёк, что земля новгородская и пригороды его великому княжеству Московскому издревле принадлежат? О том отец мой, князь Василий Тёмный, новгородцам напоминал и меч свой карающий над ними заносил. И потому только помиловал, что архиепископ новгородский Иона слёзно просил за Новгород. Ряду они дали Москве на послушание. И я, сыне, отца умолял поверить им. Всё миром хочу, чтоб уговор свой они блюли. К чему кровь братскую лить, к чему раздоры чинить…

      Государь долго молчал, хмурился, видно, своё вспоминал. Иван ждал, когда отец заговорит, а тот всё думал. Может, вспоминал приезд владыки новгородского Ионы в Москву, аль ещё какие мысли нахлынули… Но вот будто встряхнулся великий князь, промолвил:

      – Замыслил я, Иван, нарядить посольство в Новгород, усовестить новгородцев, дабы они одумались, к чему город ведут, на что землю обрекают. А посольство московское станет править дьяк Фёдор Топорков. Грамоту нашу повезёт архиепископу Ионе, боярству и люду именитому, всему народу новгородскому, кому Москва не чужда. И ту грамоту подпишу я, великий князь, и ты, Иван Молодой, князь великий. Уразумел ли ты, к чему разговор веду?

      Князь Иван прижался к столешнице грудью. С трудом выдавил:

      – Государь, что скажут бояре новгородские, прочитав наши подписи? Что за великий князь Иван Молодой, который дерзнул имя своё поставить рядом с именем Ивана Третьего, великого князя Московского? Не слишком ли возомнил о себе?

      Иван Третий прищурился:

      – Знал, Иван, заведомо знал ответ твой. Новгород ведать должен, что на Москве ныне два великих князя, и ежели молодой только погрозит, то старый ударит. Ох как больно ударит… А посольством своим мы Новгород упреждаем: с Москвой не след ёрничать. И помни, сыне, ты уже не княжич юный, ты великий князь Московский, Иван Молодой. А поступки свои соразмеряй с именем этим… Многие дела предстоит нам решать, сыне. И знай, за великое княжение московское пращур твой Иван Калита[5] жизни не жалел и спину гнул перед ханом Золотой Орды Узбеком.

      Над Москвой слышался мерный перестук вальков. То девки, замочив в реке грубые холсты и устлав портами весь берег, дружно выстукивали их.

      Тут же у спуска мужики, раз за разом ухая, опускали и поднимали деревянную бабу, вгоняли в землю сваи, готовили новый причал.

      Свесив с телеги ноги в лаптях, мужик гнал лошадь к переправе. Телега тарахтела по плахам, а мужик весело вскрикивал и вертел кнутовищем.

      Из Фроловских ворот вышел бородатый дьяк Фёдор Топорков в синем кафтане. Постоял, проводив очами телегу с мужиком, подумал: «Вон кому весело!» – и направился вдоль кремлёвской стены, переваривая в голове сочинённую Омелькой грамоту. Ладно получилось, не отвергли бы великий князь и Дума. И тут же Фёдор принялся гадать, отчего князь Иван Васильевич в Новгород послом шлёт его, дьяка, а не боярина Посольского приказа? Когда два лета назад в Крым посольство правили, дары богатые

5

Калита – сумка, мешок, торба.