История на одну ночь. Иван Юрьевич Козлов

выделил местоимение в своей речи. Что это значит? Новый уровень доверия? – Эти люди кажутся мне не совсем понятными, несколько странными, – перед глазами мелькнула картина выстукивания барабанной дроби, которую извлекала из поверхности стола Медлин, – но ведь невозможно попасть в сумасшедший дом просто так. Вы упоминали о навязчивых идеях. Проблему малыша Роберта я понял. Ну, по крайней мере, думаю что понял. Но что с остальными?

      Кроссман заулыбался в усы и прибавил шаг. Приблизившись к небольшой скамейке, он опустился на нее и сказал:

      – Ты говоришь, что вопросов не много, а сам просишь рассказать практически всю историю болезни этих людей. Давай попробуем. Садись, – я последовал его примеру, – ты правильно выявил суть в моих словах: навязчивые идеи. Они все мучаются от каких-то мыслей, которые никак не могут выкинуть из своей головы. Вот, например Фибби: милейший человек, Божий одуванчик, но вся ссохлась, выглядит на Бог весь, сколько лет, а ведь ей всего семьдесят. Она не может нормально спать, и это не простая бессонница, это самая последняя стадия страха темноты. Ей не хватает ночника, не хватает настольной лампы. Провод с маленькими светильниками тянется даже под ее кроватью. Она боится теней. Любых, даже самых маленьких, даже тени от ножки стула. Я ответил на один твой вопрос?

      – Да, ответили, – если гиперболизированная любовь Роберта к флористике выбила меня из колеи, то болезнь Фибби просто отправила меня в кювет. Что же к голове у Медлин? С ее то видом… Страшно и представить.

      – А теперь ты мне скажи, как человек, пришедший сюда первый раз. Как человек со стороны, – он тяжело вздохнул и полез за следующей сигарой, – сколько она так протянет? Она плачет по ночам, от того,что не может заснуть. Знаешь, я ведь с ними не первый год. Ты знаешь, как это трудно: испытывать такое бессилие?

      Я не знал. Во мне бушевала вьюга эмоций. Я уже сомневался, что правильно поступил, устроившись сюда, и дело совсем не в размере зарплаты. Просто я не мог нормально себя чувствовать рядом с ними. Мне было неловко и стыдно за то, что я не могу разделить с ними их участь. Тогда во мне родилась первая в моей жизни настоящая цель – помочь им. Может быть, Кроссман не случайно выбрал меня? Не случайно предпочел юным медицинским светилам? Я взглянул ему в глаза, он все еще смотрел на меня, но не ждал ответа. Он сам ответил на свой вопрос, еще не договорив его до конца. И ответ этот был известен всем находящимся на территории больницы. Слишком мало, чтобы сделать хоть что-то.

      – Оставим это, – он протянул мне скрутку из дымящихся листов, – ведь ты, наверное, хочешь узнать про Медлин, верно? Знаешь, я более чем уверен, что она показалась тебе настоящей психопаткой. Да я все видел по твоему лицу, можешь не махать. Может быть, тебя это удивит, но она, пожалуй, сама здоровая из всех здесь присутствующих, включая нас с тобой. У нее, по крайней мере, есть невероятная сила воли. Она сама пришла к нам. Просто потому что ей так легче. Она боится микробов, бактерий и всего что с этим связано. Моет руки каждые пятнадцать