Расследование отца Брауна (сборник). Гилберт Честертон

свидетельство – это бутылка с виски. По-вашему выходит, что алкоголик дрался за бутылку, одержал верх, потом швырнул ее в угол, причем половину пролил, а ко второй половине даже не притронулся. Смею заверить, никакой алкоголик так не поступит.

      Он неуклюже встал на ноги и с явным сожалением сказал мнимому убийце, который оговорил сам себя:

      – Мне очень жаль, любезнейший, но ваша версия, право же, неудачна.

      – Сэр, – тихонько сказала Элис Армстронг священнику, – вы позволите поговорить с вами наедине?

      Услышав эту просьбу, словоохотливый пастырь прошел через лестничную площадку в другую комнату, но прежде, чем он успел открыть рот, девушка заговорила сама, и в голосе ее звучала неожиданная горечь.

      – Вы умный человек, – сказала она, – и вы хотите выручить Патрика, я знаю. Но это бесполезно. Подоплека у этого дела прескверная, и чем больше вам удастся выяснить, тем больше будет улик против несчастного человека, которого я люблю.

      – Почему же? – спросил Браун, твердо глядя ей в лицо.

      – Да потому, – ответила она с такой же твердостью, – что я своими глазами видела, как он совершил преступление.

      – Так! – невозмутимо сказал Браун. – И что же именно он сделал?

      – Я была здесь, в этой самой комнате, – объяснила она. – Обе двери были закрыты, но вдруг раздался голос, какого я не слыхала в жизни, голос, похожий на рев. «Ад! Ад! Ад!» – выкрикнул он несколько раз кряду, а потом обе двери содрогнулись от первого револьверного выстрела. Прежде чем я успела распахнуть эту и ту двери, грянули три выстрела, а потом я увидела, что комната полна дыма и револьвер в руке моего бедного Патрика тоже дымится, и я видела, как он выпустил последнюю страшную пулю. Потом он прыгнул на отца, который в ужасе прижался к оконному косяку, сцепился с ним и попытался задушить его веревкой, которую накинул ему на шею, но в борьбе веревка соскользнула с плеч и упала к ногам. Потом она захлестнула одну ногу, а Патрик, как безумный, поволок отца. Я схватила с пола нож, кинулась между ними и успела перерезать веревку, а затем лишилась чувств.

      – Понятно, – сказал отец Браун все с той же бесстрастной любезностью. – Благодарю вас.

      Девушка поникла под бременем тяжких воспоминаний, а священник спокойно ушел в соседнюю комнату, где оставались только Гилдер и Мертон с Патриком Рейсом, который в наручниках сидел на стуле. Отец Браун скромно сказал инспектору:

      – Вы позволите мне поговорить с арестованным в вашем присутствии? И нельзя ли на минутку освободить его от этих никчемных наручников?

      – Он очень силен, – сказал Мертон вполголоса. – Зачем вы хотите снять наручники?

      – Я хотел бы, – смиренно произнес священник, – удостоиться чести пожать ему руку.

      Оба сыщика уставились на отца Брауна в недоумении, а тот продолжал:

      – Сэр, вы не расскажете им, как было дело?

      Сидевший на стуле покачал взъерошенной головой, а священник нетерпеливо обернулся.

      – Тогда я расскажу