Сказки нашей крови. Владимир Лидский

на первых, вторых и, может, даже третьих лиц государства и членов, само собой, правительства; зимой сорокового его и расстреляли, а спустя шестнадцать лет, как водится, реабилитировали да еще и в партии восстановили… а чего? партия до сих пор гордится такими мертвыми героями, хотя по гамбургскому счету они были только шавками революционного двора; этой злобной мелкоты оказалось так много, что хватило на всю огромную страну, а уж на маленький Крым и подавно, – как мучились они кровавой отрыжкой, все эти специсполнители и спецвдохновители, завалившие трупами полуостров и морские берега… тут представился Артему некий полузверь, барахтающийся в человеческой крови, ныряющий и выныривающий, отфыркивающийся и пускающий липкие розовые пузыри… вот в этот ужас ступил сдуру Левант и пошел дальше теперь уже с большевиками, которых сначала, в 1903-м не понял и не оценил как до лжно, а потом, поняв наконец, возненавидел и ненавидел во все будущее время; теперь же он был с ними… а куда мог бы он деваться? его семья так и осталась фактически в заложниках, и ему приходилось делать р-р-революционный вид, чтобы оставаться живу: с легкой руки Евлампии Соколовой стал он комиссаром снабжения Южфронта и только благодарил небо за то, что судьба не послала его в расстрельные команды, ибо он и в терроре уже не видел смысла, вернувшись к своим юношеским увлечениям и полагаясь лишь на идеи Чернышевского, Михайловского, Лаврова; не в силах заснуть по ночам, мучительно думал он о своем корявом пути и горько жалел о том, что позволил Гершуни вложить ему в руку бельгийский браунинг, за что нынче загубленные им со товарищи души хватали его прозрачными руками, жаждая возмездия, лишь только забывался он в нестойкой дремоте, а в Крыму меж тем уже вовсю свирепствовал самый настоящий голод, потому что Питер с Москвой повыгребли запасы, работать было некому, сады и поля два года простояли впустую, комиссары же все продолжали вышибать из обывателей последние крохи, обкладывая новыми поборами, неподъемными контрибуциями и даже захватывая заложников ради контрибуций… люди не могли собрать эти бешеные деньги и за свою финансовую немочь платили самой разменной монетой – собственными жизнями, не стоившими в те годы ничего; уже и городским гарнизонам не хватало продовольствия, – начальство посылало в Москву панические телеграммы, Левант метался по городам и деревням, получив даже мандат на выезд с полуострова, что было немыслимо в наглухо закупоренном Крыме… тут неожиданно нашла его посланная с оказией записка, – Женя писала мужу о нездоровье маленького Оси, просила приехать, но подробностей не сообщала, а они были таковы: Старый Крым вымирал, и каждый день уносил из поселка много жизней, – сельчан охватили апатия и дрема, только цыгане еще сопротивлялись: рыскали по округе в поисках питания, ели мышей, крыс, кору деревьев и пили хвойные отвары, а потом собрались возле Белой мечети – тридцать пять оборванных, изможденных цыган со своими бубнами, флейтами, скрипками да гитарами,