Воскресшие и мстящие. Третья книга трилогии «Наследники Рима». Издаётся впервые!. Борис Толчинский

меня нашла, неугомонная. Молю, оставь отца в покое, дай с миром умереть!»

      После такого приветствия не было ни воли, ни желания что-либо объяснять. Отца сама я оттолкнула, презрев его страдания. Дочь стала для него чужой. Понятно, я не могла жить вместе с ним. Повидавшись с Палладием и Платоном, моими сыновьями и его внуками, я уехала.

      Мой путь лежал к любимому мужчине. Марсий жил на соседней вилле и каждый день ездил в Клинику психиатрической реабилитации, специалисты которой пытались вернуть рассудок его матери, Клеменции Милиссине.

      Клеменция повредилась рассудком не без моего участия. Но я не представляла, что обида Марса на меня столь глубока. «Я звал тебя – ты отказалась, предпочтя власть любви. Что, передумала, решила домогаться меня? А завтра что? Могу ли быть уверен, что завтра не сорвешься в новой бой с Корнелием?»

      О да, Корнелию он благодарен – воистину, от ненависти до дружбы даже менее, чем шаг! Мой хитроумный дядя купил благодарность Марса, сдержав все свои обещания насчет Клеменции. Лучшие врачи денно и нощно занимались ею, и прогресс был налицо. Клеменция начала узнавать сына, в речах её пробивался разум: всё говорила за то, что она скоро поправится.

      Мне он воспретил навещать её. «Не знаю я, какие помыслы тобой владеют, – заявил мне Марсий. – Знаю одно: ты выгодой живешь, тебе неважно, добром её добудешь или преступлением; не стану гадать, зачем ты хочешь к моей матери. Уйди, подальше от греха!»

      Эти обидные слова мне говорил мужчина, который прежде обожал меня, который и сейчас любил свою Софию – и я его любила, я жаждала его вернуть, я ради этого презрела власть над всей Империей, над целым миром.

      В свидетели зову богов: как я пыталась! По-моему, в политике мне было легче. Даже в объятиях жестокого Танатоса, когда циклон играл моим монопланом, я так не страдала. Я унижалась, умоляла, атаковала, отступала и снова устремлялась, чтобы взломать броню неверия, которой он укрылся от меня, затем играла сцены, я изощрялась так и сяк. По-моему, я самому Нарциссу внушила бы великую любовь ко мне – а Марс по-прежнему глядел вполоборота, в глазах его читала я загадочную смесь презрения, страдания и страха… Он будто бы боялся снова полюбить меня!

      Это казалось пыткой, самой ужасной из многих. На остальные я старалась не обращать внимания. То были обычные терзания человека, отставленного от большой власти. Если прежде повсюду, где бы ни появлялась я, мне старались угодить, то теперь приходилось с боем брать даже самую нелепую твердыню, проблемы возникали будто для меня, и окружающие словно бы нарочно старались досадить именно мне, Софии. Меня везде встречали как просительницу, – меня, дочь и наследницу Юстинов, великородную княгиню, логофета и сенатора Империи! – затем искали любой повод, чтобы отказать, а отказав, стреляли в спину наглыми ухмылками. Старинные друзья семьи меня не жаловали, полагая единственной виновницей несчастий Тита, друзья Корнелия по-прежнему были врагами, а остальные,