Неизвестный Алексеев. Том 3: Неизданная проза Геннадия Алексеева. Геннадий Алексеев

не осталось даже воспоминаний.

      Вечер. Деревья в парке тревожно шумят и гнутся под ветром. Как ни смешно, но я, всегда похвалявшийся своей нелюдимостью, начинаю ощущать некоторое душевное неудобство от одиночества.

      14.7

      А сегодня утренняя птица меня спрашивала: «Что, боишься? Что, боишься?» Эта птица видит меня насквозь.

      Приснился страшный сон.

      В предчувствии надвигающейся войны писателей увозят из Ленинграда. Я еду в поезде, гляжу в окно и вдруг вижу, как над горизонтом встает гигантский гриб атомного взрыва. Вслед за ним появляется второй. «Все-таки началось! – думаю я. – Все погибло».

      Нас привозят в какой-то маленький городок, где живут эвакуированные. Все целыми днями слоняются по улицам и, собираясь в кучки, обсуждают события. Вести поступают мрачные: мы проиграли войну, американцы оказались сильнее, чем предполагалось, Ленинград и Москва полностью разрушены, количество жертв еще не подсчитано.

      И вот я снова в Ленинграде. Стою на набережной Васильевского острова и с ужасом гляжу на остатки города. Посреди развалин возвышается грандиозная руина Исаакия, похожая на недавно виденную гору Обвальную. Там и сям среди обломков зданий бродят уцелевшие жители. В киосках продают американские газеты.

      За обедом пожилая соседка по столу (ее зовут Александра Львовна) спросила меня без обиняков:

      – Скажите, какая же все-таки у вас профессия?

      – Представьте себе, я литератор, – ответил я, – точнее, поэт.

      – Ах, вы поэт! – воскликнула Александра Львовна и больше не задала мне ни одного вопроса.

      Ливадийский дворец. Гляжу на него издалека, подхожу к нему поближе, обхожу его кругом. Ослепительно-белые стены на фоне голубого неба и темной зелени деревьев. Аркады, колоннады, лестницы, балюстрады. Погруженные в мягкую теплую тень ренессансные галереи итальянского дворика.

      Присоединяюсь к экскурсии и внимательно слушаю монолог экскурсовода. Интерьеры дворца почти не сохранились, мебель, картины, все внутреннее убранство – тоже. Дворец пострадал трижды. Первый раз в 1920 году, когда он был разгромлен убегавшими врангелевцами. Второй – в середине 20-х годов, когда в нем разместился крестьянский санаторий. И третий – в 1943 году, когда его снова ограбили, а затем и подожгли покидавшие Крым немцы. В 1944 году многострадальный дворец был наскоро восстановлен, для того чтобы можно было провести здесь Ялтинскую конференцию.

      Нам показывают зал, где происходили встречи Большой тройки, кресла, в которых восседали предводители союзных держав, и комнаты, служившие апартаментами Рузвельту (Черчилль жил в Воронцовском, а Сталин – в Юсуповском дворце).

      Николай II поручил строительство своей крымской резиденции не столичному, а местному, ялтинскому, малоизвестному архитектору Краснову, уже успевшему к тому времени воздвигнуть пару великокняжеских вилл. Царь сам принял участие в проектировании и настоял на том, чтобы композиция сооружения стала более