Обратной дороги нет (сборник). Игорь Болгарин

с жаром отвечал Гонта, и бронзовое, крепкое его лицо потемнело. – Не все надо людям знать! Это вот как раз теперь я за них не поручусь! Трудно будет – уйдут! Бросят все и уйдут.

      В леса полесские, в болота скатывалось белесое солнце, сумеречный холод пополз по дороге ужом, сухой соснячок сменился дубовой рощицей, а вскоре и ольховник замигал редкими жесткими листьями.

      В плоские зеркальные лужи, отражающие вершинки осин, наезжали колеса, резали деревья на части и били по деревьям тяжелые сапоги, но спустя несколько секунд все успокаивалось, ветви вновь тихо укладывались в зеркальные овалы…

      Шагавший с последней телегой, рядом с Левушкиным, Андреев выстрелил вдруг острой бородкой по направлению к напарнику:

      – Слушай, Левушкин, откуда они такие берутся?

      – Кто?

      – Ну, Мироновы!

      – От сырости, – угрюмо ответил разведчик.

      – Дурень, балаболка! – рассердился старик. – У меня серьезный интерес: откуда гады берутся? Ведь я ж с ним из одного котелка ел!

      – Отстань, дедунь! – сказал Левушкин. – У меня за этот день много чего в башке перепуталось.

      – Бертолет! – позвал с телеги Степан.

      И когда подрывник, белея непокрытой головой, подошел, ездовой пошарил своей ладонью-клешней под шинелью и вытащил две замусоленные бумажки.

      – Хочу тебе отдать… – и, встретив недоуменный взгляд, пояснил: – То квитанции за коней.

      – Каких коней? Ты что, Степан?

      – То у меня, когда я вакуировал колхозных коней на восток, реквизовали пять штук в армию. Кончится война, так, может, сыщутся. Кобылы, правда, жерёбые были, а жеребцы, може, выжили… Хорошие жеребцы, колхозу приплод будет. А то выведется порода.

      – Да ты сам передашь документы, Степан, – успокоил ездового Бертолет.

      – Раненый я, маневру нет! – сказал Степан рассудительно. – Видишь, положение у нас какое! А ты, может, спасешься… Каску чего снял?.. Надень! Не геройствуй, – сказал Степан, как ворчливый «дядька», и скосил глаз на идущую в стороне Галину. – И вот еще что…

      Все из того же подшинельного хранилища ездовой извлек какой-то странный цветастый комок.

      – От… Чиколатка трофейная, немецкая. Дай Галке. Скажи, что от тебя. Она обрадуется… Она дивчина хорошая, трудящая, а от войны мало добра видела…

      Вышел на дорогу впереди обоза Гонта, остановился посреди колеи, как надолб: темный лицом, темный кожаной курткой. Подождал, пока поравняется с ним Топорков.

      – Немцев и слухом не слыхать, – сказал он, и надежда тонко прозвенела в его низком, грубом голосе.

      – И не будет, – сказал Топорков. – Маршрут они знают, встретят нас завтра где-нибудь на выходе из пущи…

      – Так, – выдохнул Гонта, и не было уже в его голосе несмелого серебряного звона. – Зато переночуем спокойно, так, майор?

      – Так, – согласился майор. – Скажите, Гонта… Вот вы говорите, не надо людям знать правды. А вот вы как? Вы знаете… И могу я положиться на вас?

      – Да, – ответил пулеметчик без колебаний. – Я сдюжаю. Так я не про себя говорил… Про других.

      – А… –