Обратной дороги нет (сборник). Игорь Болгарин

в песок сосновых веточек, и смотрел на обширную, поросшую вереском поляну, куда вливалась лесная дорога.

      Тарахтение нарастало.

      – Четырехтактные, – сказал Левушкин почтительно и сплюнул. – У них на каждой машине ручняк.

      За поляной, на взгорке, серыми мышиными клубками прошмыгнули шесть мотоциклов с солдатами. Тарахтение метнулось за ними хвостом и стало стихать.

      Левушкин следил за мотоциклами и в то же время видел рядом лицо Галины, полуоткрытые ее губы и ощущал щекой и ухом шелестящее дыхание.

      Он не снял руку с плеча медсестры, а, напротив, сжал пальцы и повернулся к ней. В захмелевших, дерзких его глазах отразился в перевернутом облике дурманный осенний мирок – сухой окоп, мягкий пружинистый вереск с фиолетовой пеной цветов и густой полог хвои.

      – Будешь приставать – застрелю, – сказала Галина, глядя в глаза Левушкину и яростно отвергая отраженные его зрачками соблазны.

      – Дуреха, – прошептал Левушкин чужим, добрым голосом. – Ну чего увязалась за ним? Ты девка простая, ты моего поля ягода. Я человек веселый, надежный, я тебя защищу хоть от фрицев, а хоть от своих… И если войну переживем – не брошу, вот ей-богу! А с ним-то как? Он человек умственного полета. Он-то и сейчас сторонится тебя. А ты тянешься… Дальше-то как будет?

      Галина перевела дыхание. Метко упали последние слова Левушкина, прямо на живой нерв. Но Галя была девочка крепкая, из донбасского поселка, из семьи с двенадцатью ртами и пьющим отцом.

      – Ладно, – сказала она. – Верно ты говоришь. Ты вон какой ловкий, сообразительный. Все умеешь… А он нет. Он внутри себя живет, его обидеть просто. Я ему нужна. Вон ноги стер… – И она всхлипнула, сразив себя этим последним аргументом.

      – Ты о себе подумай! – бросил Левушкин.

      – А я думаю. Я, может, впервые полюбила. Может, это все доброе, что мне отведено.

      И она полезла из окопа.

      – Тю, контуженая, – тусклым голосом бросил вслед Левушкин.

      Соснячок оживал. Раздавались голоса. Телеги неторопливо покатились к дороге.

      Левушкин мягко шел по лесу. Даже опавшие листья не шуршали у него под ногами. Лицо у разведчика было полынным, а глаза злые.

      Его нагнал Миронов. Присвистнул, подзывая разведчика.

      – Чего тебе, старина? – спросил Левушкин.

      – Слушай, ты к Галине не приставай, ладно?

      – Тебе что? Подглядывать приставлен?

      – Не приставлен… А ты отряд не порушай. Галка – она для нас особая дивчина. Ее беречь надо.

      – Особая! – ухмыльнулся разведчик. – За Бертолетом вон как прибежала!

      – Это уж ее выбор, – спокойно сказал Миронов.

      – Больно ты справедливый, солдатик, – сказал Левушкин. – Дать бы тебе по уху, да злость надо на немца беречь.

      Топорков слышал этот разговор и усмехнулся одними глазами. Все в группе шло как нужно, вмешательства не требовалось, это был отрегулированный, самоналаживающийся организм. Лишь мрачный Гонта беспокоил майора.

3

      Внизу поблескивала речушка, вся в тугих, масляных разводьях струй.