Царь велел тебя повесить. Лена Элтанг

появились, я собрался было ехать к похоронщику, но понял, что откладываю этот день, пользуясь любым предлогом, вплоть до плохой погоды. Короче, урна осталась в доме, она и теперь там стоит, прямо как в книге Марко Поло. Местные жители, писал он (не помню о какой стране), держат покойника в доме, пока колдун не скажет им, что можно сжигать. Мертвец лежит в красиво расписанном ящике, под тканями, надушенными камфарой и пряностями.

      Когда-то давно мне попалась на глаза старинная книжка о разбойниках в итальянских лесах, нападавших на купеческие караваны: они держали проволоку натянутой поперек дороги, чтобы железные колокольчики звенели, как только ловушки коснутся лошадиные копыта. Когда я нашел диктофон и принялся слушать задыхающийся теткин голос, мне показалось, что я задел проволоку в таком вот лесу где-нибудь под Порталегре и стою теперь на тропе в ожидании минуты, когда с ветвей придорожного дуба с воплями посыплется вся беспощадная рать. Страшновато, но убегать не хочется.

      Да и не вышло бы, как потом оказалось.

* * *

      Сегодня меня вышвырнули из камеры, чтобы произвести положенную уборку, как выразился охранник Редька. Эти полчаса я провел на корточках в углу коридора, прислушиваясь к шумам на первом этаже и представляя себе арестантов, проходящих туда и обратно, неловко держащих скованные руки за спиной. Мне наручников больше не надевали, но я-то сижу на втором этаже, а все остальные, судя по всему, на первом. Может быть, у них там наручники в ходу, а также ведьмины стулья и нюрнбергские девы.

      Сидя в углу коридора, я думал только об одном: Господи, сделай так, чтобы мой компьютер уцелел, не был ни сломан, ни украден, чтобы его не уронили, не проткнули плазменный зрачок, не просыпали кириллицу. Вернувшись в камеру, я бросился к нему, а он радостно лег у моих ног. Я собрался было зарядить батарею, но куда там! Вилка больше не входила в розетку. Во время уборки кто-то сунул туда две обломанные спички, да так глубоко, что выцарапать их невозможно. Заканчиваю эту страницу, поглядывая на значок в верхнем углу, электричества осталось на десять минут.

      Какого черта я здесь делаю? Знаешь, Ханна, когда я создал новый файл и назвал его honey.doc, мне и в голову не могло прийти, что за восемь тюремных дней я напишу такую прорву страниц. Что между мной и этим текстом натянется жила, подобная той, которой создатель мира, если верить индейцам майду, привязал землю веревками к востоку и западу. Веревки напряглись, но выдержали, поэтому земля теперь не колеблется.

      Ночью за окном слышались крики и надрывалась полицейская сирена. Я даже подумал, не начался ли тюремный бунт, но потом разобрал, что шум доносится с улицы, а в самом здании темно и глухо, как обычно. Вопить перестали часам к трем утра, но заснуть я уже не смог – я вспомнил футбольную драку за доками, после игры лиссабонцев с “Порту”. Дрались под портовым фонарем, и я видел их в пятне света, как будто в луче стадионного прожектора. Кажется, это было в две тысячи пятом, “Бенфика” выиграла национальный чемпионат, я даже разглядел шарфы дерущихся: