Глаз голема. Джонатан Страуд

калиткой под стеной замка шла вдоль рва на север узкая тропинка. Внизу полыхал Старый город, мне были видны бегающие по улицам британские солдаты и пражане, которые разбегались от них, сражались с ними и умирали от их рук. Но все это казалось ужасно далеким – до нас долетало лишь легкое дуновение. В небе, точно галки, носились стаи бесов.

      Император наконец прекратил громко жаловаться. Свита молча торопилась вперед. Пока что все в порядке. Мы уже у Черной башни. Вот и восточная лестница. Путь был свободен.

      Позади послышалось хлопанье крыльев, и рядом со мной приземлилась Квизл. Лицо у нее было серым. В боку зияла рана.

      – Что-то не так? – спросил я.

      – Это не гули. Там был африт. Пришел голем, уничтожил африта. Я в порядке.

      Свита стала спускаться с холма. В водах Влтавы внизу отражались сполохи горящего замка, придавая реке скорбную красоту. Мы никого не встретили, никто не пытался нас преследовать.

      Река была уже совсем рядом. Мы с Квизл переглянулись с надеждой. Город потерян, а с ним и вся империя, однако это бегство позволит нам спасти хотя бы остатки попранной гордости. Мы, конечно, питали глубочайшее отвращение к этому рабству, но при этом мы терпеть не могли проигрывать.

      Засада подстерегала у самого подножия холма.

      На ступени перед свитой внезапно с шумом и грохотом выпрыгнули шестеро джиннов и целая стая бесов. Император и придворные вскрикнули и отшатнулись. Мы с Квизл напряглись, готовые ринуться в бой.

      Позади кто-то слегка кашлянул. Мы обернулись одновременно.

      На пять ступенек выше нас стоял хрупкий молодой человек. Курчавые светлые волосы, большие голубые глаза, сандалии на босу ногу и тога в позднеримском стиле. В лице у него было что-то застенчивое и сентиментальное – как будто он из тех, что, как говорится, и мухи не обидят. Однако одна деталь, которая невольно бросилась мне в глаза, портила все впечатление: в руке он держал чудовищных размеров косу с серебряным лезвием.

      Я проверил его на других планах, лелея слабую надежду, что это на самом деле всего лишь эксцентричный человек, нарядившийся для маскарада. Увы, нет. Это был африт, и притом довольно могучий. Я сглотнул. Дело запахло жареным [10].

      – Мистер Глэдстоун передает императору свои наилучшие пожелания, – произнес молодой человек. – Он хотел бы видеть его в своем обществе. Все прочие могут убираться восвояси.

      Предложение звучало вполне разумно. Я вопросительно взглянул на хозяина, но тот яростно махнул рукой, приказывая мне вступить в бой. Я тяжело вздохнул и нехотя шагнул навстречу африту.

      Молодой человек неодобрительно поцокал языком:

      – Проваливай, слабак! Тебе против меня не выстоять.

      Это оскорбление разожгло во мне ярость. Я вытянулся во весь рост.

      – Берегись! – холодно ответствовал я. – Меня опасно недооценивать!

      Африт похлопал ресницами с показным безразличием.

      – Да ну? А ты кто такой? Имя-то у тебя есть?

      – Имя?! – воскликнул я. – Есть, и не одно! Я – Бартимеус! Я – Сакар аль-Джинни, Н’горсо Могучий,

10

Даже от самых вшивеньких афритов стоит держаться подальше, а этот был воистину грозен. На более высоких планах бытия его облик был огромен и устрашающ. Очевидно, появление на первом плане в таком хлипком обличье представляло собой образчик его извращенного остроумия. Мне, однако, было совсем не смешно.