Бордальеро. Ольга Владимировна Манько

взяла вверх, она посмотрела на часы:

      – Нет времени рассиживаться.

      Прогноз погоды вдохновлял. Вечером обещали дождь со снегом.

      Ветер жалобно выл в проводах. Светлана скользила по снежной каше, покрывшей асфальт. Сумка с вещами била по ногам. Под зонт залетал колючий дождь, царапая лицо.

      – Ничего, ничего, – приговаривала Светик. – Никуда ты не денешься, Лёшечка.

      Перед подъездом закрыла зонт. Дождь со снегом упали на идеальную прическу, придав ей несколько небрежный вид. Светлана решительно вошла. Перед квартирой поставив сумку на пол, слегка взлохматила волосы, будто ветер растрепал их. Сняла перчатки и спрятала зонт в сумку. Перекрестилась, робко нажала на звонок. Алексей распахнул дверь.

      – Света?! – от изумления он остолбенел.

      – Лёшечка! Любимый! Это я, твоя девочка, твоя королева! Я не могу без тебя. Я пришла к тебе! Ты рад?

      – Ага, – по инерции ответил Алексей. – Рад.

      Светик, подхватив сумку, вошла в квартиру и припала на грудь Алексея.

      – Ты рад? Ты рад, мой любимый? – шептала она. – Я бежала к тебе сквозь снег, сквозь дождь. Я пришла…. Навсегда….

      – Вставайте, граф, рассвет уже полощется… пара-па-па, пара-па-па…

      Вы, несомненно, сделали счастливой

      Её саму и всю её семью, – пробормотал Алексей.

      Оторвавшись от Светланы, он кисло улыбнулся:

      – Снимай пальто. Проходи.

      ***

      Прошло полгода.

      Переливчатый храп Светика не давал заснуть Алексею. Низкая рулада переходила в тонкий носовой свист. Затем храп мощными волнами опускался до контроктавы, окончательно разбивая хрупкий сон. Полная луна, заливая светом спальню, высвечивала бриллиантовую сережку в маленьком ушке и трогательно упавшую на него белокурую прядь. Алексей приподнялся на локте, разглядывая Светлану. Безмятежное выражение лица могло бы вызывать умиление, но вызывало раздражение. Светик почмокала губами и выдала новый пассаж. Алексей тяжело вздохнул и побрел на кухню, сам себя уговаривая: «Мурзики не храпят, мурзики мурлыкают. Мурлыкают, а не храпят».

      Включив свет, Алексей на секунду зажмурился. Слепящие лучи отразились от безукоризненно чистых шкафчиков, стола и холодильника. Из часов стилизованных под деревенскую избушку, выскочила кукушка, трижды прокуковав.

      – Зефир последний свеял сон

      С ресниц, окованных мечтами,

      Но я – не к счастью пробужден…

      Из спальни донеслась виртуозная токката храпа.

      – Кукушки злобным кукованьем, – пробормотал Алексей, переиначивая стих Батюшкова.

      Присев за стол он, подпёр голову рукой. Безумно хотелось спать уже не первую ночь. Лёша представил привычную тишину в старой квартире, свой потертый диван, уютный беспорядок.

      – Это не Рио-де-Жанейро. Это гораздо хуже! – пробормотал он и, схватив ручку и первый подвернувшийся клочок бумаги, нацарапал записку,

      «В старой квартире прорвало кран. Звонили соседи. Уехал. Цём», – подсунул ее под сахарницу.

      Быстро