Сновидения Ехо (сборник). Макс Фрай

уж не знаю. Зато совершенно уверен, что она способна превратить в чудовище тебя, если ты сунешься к ней с такой дурацкой просьбой.

      – Ладно, – вздохнул я. – Тогда сперва выпрошу у Шурфа лицензию на содержание в доме еще и меня. Потому что Меламори с документами возиться точно не станет. А я хочу быть законопослушным чудищем. Таков мой изысканный каприз.

      Домой я решил пойти пешком – просто, чтобы перевести дух и подумать. А еще лучше – понять, что думать мне особо не о чем, и просто глазеть по сторонам. Заодно вспомнить, что Ехо и без разноцветных ветров – вполне ничего себе город. И бледное осеннее небо нравится мне ничуть не меньше, чем какое-нибудь оранжевое. Или зеленое. Например.

      Подняв голову к небу, я застыл как вкопанный. Потому что на светло-сером, как старая упаковочная бумага, фоне снова появились стихи. Которых я определенно там не писал. И даже рассеянностью не объяснишь: такую кропотливую работу случайно, не заметив, не выполнишь.

      Ну и потом, я их прежде никогда не слышал. А то бы, пожалуй, не забыл.

      Белей костей мертвой рыбы

      на окраинном берегу последнего моря,

      холодней ее мертвых глаз,

      ясней удара

      птичьего клюва в пустую глазницу –

      свет,

      путь к которому лежит

      через такую темную тьму,

      где даже зажженный фонарь

      не увидит,

      не вспомнит себя.

      Я их прочитал – раз, потом другой. И третий. И наверное, случайно выучил наизусть, потому что весь остаток пути бормотал вслух: «даже зажженный фонарь не увидит, не вспомнит себя», – на радость немногочисленным прохожим, которых судьбы послала мне навстречу. Вероятно, в наказание за какие-то неведомые мне, но явно беспрецедентные грехи.

      Впрочем, прохожие не были шокированы моим безобразным поведением. Наверное, подумали, что это я просто накладываю на любимый город какое-нибудь страшное заклинание. Как и положено живой легенде, чья репутация на самом деле мало чем отличается от облика бедняги Базилио, даром что голова не индюшачья, и даже намека на хвост нет.

      Но все равно эти добрые люди приветствовали меня добродушными улыбками. Некоторые даже говорили – дескать, как они рады, что я оказался жив. А я улыбался в ответ, как последний малахольный дурак, самый непутевый на свете ярмарочный шут, отставший от своего циркового фургона. Или как зажженный фонарь.

      Впрочем, где-то на полдороги к дому я пришел в себя настолько, что прогнал с лица признаки избыточной экзальтации. А еще пару минут спустя включил голову. И послал зов главному подозреваемому в нарушении спокойствия – если не общественного, то моего.

      «Стихи на небе – твоя работа?»

      «Ну разумеется, – невозмутимо ответствовал сэр Шурф. – Я так понял, что тебе недосуг их писать. Или просто надоело. А о помощи не просишь, потому что я несколько сгустил краски, жалуясь на свою чрезмерную загруженность».

      «Спасибо, – сказал я. – Это очень круто. На самом деле я, конечно, должен был еще вчера ночью