Ингвар и Ольха. Юрий Никитин

велел только взять узел.

      – Но я… в этом платье меня везти труднее, – сказала она с трудом. – Вам же придется возвращаться дольше.

      Они опять переглянулись. Старший сдался:

      – Только быстро.

      Он хотел было зайти следом, Ольха вздрогнула, сказала умоляюще:

      – Надо ли меня так позорить? Я переоденусь и сразу выйду.

      – Пусть, – сказал другой воин. Ольха помнила, что воевода называл его Бояном. – Куда она денется!

      – А вдруг?

      – Окунь, ты в самом деле веришь, что здешние бабы могут перекидываться кошками? Брехня это. Они не могут.

      Окунь с сомнением посмотрел на плененную княгиню, она выглядела жалкой и запуганной, губы трясутся, глаз поднять не может, от страха вот-вот пустит лужу.

      – Только недолго, – предупредил он. – И не бери ничего лишнего. Мы обозов за собой не таскаем.

      – Только один узел, – повторила она слабым голосом. – Я помню.

      Она закрыла дверь, отошла, громко топая, вернулась на цыпочках и бесшумно вложила толстый засов в петли. Она княгиня, должна заранее просчитывать разные случаи, даже такие. Рано оставшись без родителей, вынужденно занималась совсем не детскими делами. И сейчас быстро, словно не первый раз убегала от врагов, сменила княжескую одежду на простой наряд своей челядницы, сдернула со стены веревку, завязала конец за ножку ложа, а весь моток выбросила в окно.

      Спустилась легко, хотя последний раз так лазила тайком от родителей лет пять тому. Ветер развевал ее юбку, на миг коснулась стыдливая мысль, что, ежели увидят мужчины, застыдят, но тут же холодящий страх высоты стер все лишние мысли.

      Руки застонали от напряжения, она спускалась и спускалась по бревенчатой стене, наконец ноги коснулись земли. Она была за глухой стеной терема, окна только на третьем поверхе. До крепостной стены оставалось саженей десять, но здесь скакали всадники с обнаженным оружием, бегали голосящие бабы. Похоже, кого-то все же грабили или насильничали, как в любом захваченном городе.

      Опустив голову и сгорбившись, она пошла, слегка подволакивая ногу, к воротам. Створки не закрывались, убитых уже оттащили на обочину. Конники русов стояли в проеме, придирчиво осматривали выходящих. Бегству, как она поняла, не препятствовали.

      Ольха, надвинув платок, бочком пошла к воротам. Сердце едва не выпрыгивало, сил едва хватало держать лицо тупым, с глупо раскрытым ртом.

      – Эй, девка! – крикнул один. – Куда собралась?

      Она буркнула хриплым злым голосом:

      – А коров ты мне загонишь?

      Второй бросил с неудовольствием:

      – Что ты трогаешь убогую? Грех обижать тех, кого обидели боги. Иди, девка. Как же ты, хроменькая, гоняешь-то скот?

      – Больше некому, – буркнула она и прошла мимо.

      Второй крикнул вдогонку:

      – Я могу поправить ногу… ха-ха!.. и спину выпрямить!

      Ольха отсчитывала шаги, чувствуя их взгляды. Спину старалась держать такой же согнутой, правое плечо выше левого, а ногу подволакивала. Скорее всего, о ней забыли