Голый завтрак. Уильям С. Берроуз

магией и связан с множеством табу, проклятий и амулетов. В Мехико я мог отыскать своего поставщика при помощи радара. «Нет, не эта улица, следующая, направо… теперь налево. Снова направо», – а вот и он: старушечье лицо с беззубым ртом и пустыми глазами.

      Я знаю, что один барыга прогуливается неподалеку, мурлыча некий мотивчик, и все, мимо кого он проходит, этот мотивчик подхватывают. Этот тип такой серый, призрачный и безымянный, что люди его не видят и думают, будто мотивчик, который они принялись мурлыкать, возник у них в голове. Так вот, клиенты подхватывают «Улыбки», «Я расположен полюбить» или «Говорят, для любви мы еще молодые» или какую-нибудь другую песенку, выбранную на этот день. Подчас можно увидеть около пятидесяти унылого вида наркотов, сетующих на ломки и бегущих за парнем с губной гармоникой, а еще есть Человек, сидящий на плетеной скамейке и бросающий хлеб лебедям, толстый гомик-зануда, выгуливающий на Восточных Пятидесятых свою афганскую борзую, старый пьянчуга, ссущий у столба надземки, еврейский студент-радикал, раздающий листовки на Вашингтон-сквер, садовник, обрубающий ветви деревьев, дезинсектор, рекламный агент-педик в «Недиксе», где он зовет буфетчика по имени. Всемирная сеть наркотов, подключенных к проводу из протухшей спермы, перетягивающих руки в меблированных комнатах и дрожащих на утренних ломках. (Солдаты Старого Пита вдыхают черный дым в подсобке Китайской прачечной, а «Грустная детка» умирает от передозировки времени или внезапного отнятия дыхания.) В Йемене, Париже, Новом Орлеане, Мехико и Стамбуле, дрожа под отбойными молотками и землечерпалками, кляли друг друга наркотскими ругательствами, каких ни один из нас не слыхал, а из проезжавшего мимо парового катка высунулся Человек, и я вырулил ведерко гудрона. (Примечание: в Стамбуле многое сносят и перестраивают, особенно убогие джанковые кварталы. Героинщиков в Стамбуле больше, чем в Нью-Йорке.) Живые и мертвые, на ломках или в отрубе, подсевшие или соскочившие и снова подсевшие, приходят они, ориентируясь по джанковому лучу, а Поставщик жует китайское рагу на улице Долорес в Мехико, макает сдобный торт в кофе в кафе-автомате, и за ним с лаем гоняется на Толкучке свора Людей. (Примечание: на новоорлеанском жаргоне «Люди» – это легавые из отдела наркотиков.)

      Старый китаец набирает в ржавую консервную банку речной воды и выплескивает ее вместе с сифилисом тяги, затвердевшим и черным, как шлак. (Примечание: сифилис тяги – это пепел от скуренного опиума.)

      Короче, мои ложка и пипетка у легавых, и я знаю, что они вот-вот выйдут на мою частоту, ведомые слепым стукачом по прозвищу Уилли Диск. У Уилли круглый дисковидный рот, обрамленный чувствительными, способными напрягаться черными волосками. Он ослеп от уколов в глазное яблоко, нос и небо у него разъедены от вдыхания героина, все тело, сухое и твердое, как дерево, покрыто шрамами. Ныне он способен лишь пожирать это дерьмо своим ртом, а иногда выдвигает наружу длинную гибкую трубку эктоплазмы и, поводя ею по сторонам, нащупывает безмолвную частоту колебаний джанка. Он идет по моему