Жернова. 1918–1953. Книга третья. Двойная жизнь. Виктор Мануйлов

не заменит, увы, никакая другая…

      Дома Сталина ждали, – видать, позвонили и предупредили, что едет, – и по этой причине отложили поздний ужин до его приезда. Помимо жены, Надежды Сергеевны, шестилетней дочери Светланы, двенадцатилетнего сына Василия и старшего сына Якова с женой, присутствовали тесть с тещей: Сергей Яковлевич Аллилуев и его жена Ольга Евгеньевна, приехавшие на праздник из Ленинграда, их старшая дочь Анна с мужем Станиславом Реденсом, чекистом, приехавшие из Харькова, любимый брат Надежды Сергеевны Павел Сергеевич; был здесь и друг детства Сталина, родственник его первой жены Александр Семенович Сванидзе.

      За стол сели шумно. Светлана, любимица отца, забралась к нему на колени, обхватила шею руками, терлась щекой об его колючую щеку и весело щебетала, рассказывая о своих детских впечатлениях прожитого дня.

      Сын Яков сидел на другом конце стола рядом с женой Юлией, нелюдимо поглядывал на всех, почти не смотрел в сторону отца, который, как ему казалось, постоянно к нему придирается: не так сидишь, не так смотришь, не так ешь, не тем занимаешься, не ту женщину взял себе в жены. Может, и правда, зря придираюсь? Уже хотя бы потому, что у сына характер такой же упрямый, как и у тебя самого. Вот только туповат да с юмором туговато…

      Остальные вели себя вполне по-семейному. Даже Аллилуевы-старшие ничем не выказывали своего особого к Сталину отношения, и он, отвыкший от всего этого в кругу соратников, соперничающих между собой за близость к генеральному секретарю партии, отдыхал душой.

      И жена сегодня как никогда улыбчива, раза два будто невзначай прижалась к нему и, сидя рядом, уловила момент и погладила под столом его руку: значит, понимает, как ему трудно, каких усилий стоит удерживаться на самой вершине, продуваемой ветрами зависти, ненависти и лакейства.

      Сталин пил только вино, но на столе стояли и водки, и коньяки, и ликеры, никому не возбранялось выбирать себе напитки по вкусу.

      Тамадой стола как всегда выступал Александр Сванидзе, звучали тосты, все – на кавказский лад, то есть длинно и витиевато. Пили за праздник, за хозяина и хозяйку, за гостей, за будущее детей, чтобы им не пришлось пережить того, что пережили взрослые при царизме, чтобы дальнейшая жизнь была краше нынешней и чтобы всем-всем-всем было хорошо. Не звучало в этих тостах ни политики, ни восхвалений одних, ни порицаний других, и весь ужин прошел так, будто они, собравшиеся за этим праздничным столом, представляли собой маленькое государство, а всего остального государства, раскинувшегося от Балтики до Тихого океана, просто не существовало.

      Сталин шутил, был ко всем внимателен, даже к сыну Якову, походя сделал комплемент его бойкой и миловидной жене, чем смутил ее до слез, на шутки других добродушно щурил табачные глаза, улыбался в прокуренные усы.

      Потом детей отослали спать, Надежда Сергеевна на несколько минут отлучилась с ними и, оставив детей на попечение няни, вернулась к столу.

      Праздничный ужин продолжался за полночь. Пели революционные