Былицы. Евгения Ивановна Хамуляк

– праздничный, предпасхальный. А, как водилось, перед Пасхой люди болели меньше: то ли Боженька жалился над народом, то ли в приготовлениях да в настроениях болели люди меньше, – кто их разберет благочестивых.

      Мамка обычно раньше вечера приходила, да тоже чего-то успевала приготовить, накрыть на стол что припасли, а на десерт, как говорили в городах больших, просили рассказать что-нибудь интересное: про папку, про любовь их большую, про то, как, кто и когда родился, про то, как Пасху празднуют в других городах да селах и про всякое разное.

      Удивлялася Маруся детям своим, как они могут про одно и то же по десять раз расспрашивать и радоваться, словно в первый раз слышат, но соглашалася – других подарочков желанных на святой этот праздник у нее все равно для детишек своих не имелось.

      – Скажи, мамушка, почему тебя козой называют? – спросила Верочка, кой одиннадцать лет недавно стукнуло, и прыснула от своего нежданного порыва.

      – Ох, и давняя та история, – рассмеялась Маруся Коза.

      – Расскажи, расскажи, – просили дети.

      – Была я молода в свое время и горяча. А сурова была… Ох!

      Уж если обидит меня кто, такосьма обижалась, что из носа дым шел, и будто рога у меня отрастали, да хвост сзади камни в пыль сбивал. Вот какая была мать ваша! – и засмеялась сама от души, молодость свою вспоминая.

      – А если какая несправедливость творилась, так я первая в рядах за честный строй. И с парнями пару раз в драке батюшка ловил. Ловил и побивал, да не помогало. И прозвали меня Марусей Козой с тех пор. Да только дралась я не просто так, а всегда за честное дело; стали меня на подмогу звать дети малые или какие-нибудь немощные, а всякие люди недобрые побаиваться. Опосля одно лишь имя мое страх наводило на обидчиков. Одним словом, так и прижилось прозвище, вовсе мне не обидное.

      Да только нелегко жилось козушке. Не сидела я дома ни минуточки, егоза была та еще. И матушка уже не рада была характеру такому грозному, и батюшка не знал, как сладить со мною. И кто на мне, такой боевой, жениться захочет?! А была я красавицей писаной, детушки: и стройна, и бела, а взор ясный, острый, ум цепкий, нрав веселый, характер – железо! Да отец как в воду глядел: смотрели на меня женихи, восхищалися, а подойти ни один не отваживался. И все вокруг пары создавали да женились, через костры прыгали да за ручку держались. Одна я окаянная, как русалка, все одна свои косы расплетала на глазах у грустных родителей, желавших мне добра и внуков хотеючи.

      И не выдержал один раз отец, вывел меня на площадь ярмарочную, где в то время командовал и большим человеком слыл.

      Не побоялся насмешек и позора, взял за косу мою русую, накрутил на кулачище свой и спросил честной народ, желает ли кто его красавицу-дочь замуж взять. Отдавал самое дорогое, любимое, но предупредил, что я росла на воле, будто трава полевая, набралась силы так, что не каждый такую скосить теперь сможет. Характер – железо! Долго люди стояли и смотрели, молодые посмеивались, старые жалели отца. Тут вышел кузнец наш Федор, которого