…И больше – ничего. Всё, что осталось. Сергей Федорович Чевгун

всего лишь год с небольшим, и Апостол уйдёт вслед за Витькой в тот мир, откуда не возвращаются. Произойдёт это в ноябре в большом волжском городе. Апостол уйдёт, не попрощавшись, однако успев ещё написать о Витьке стихотворение:

      В темноте чертей и бестий,

      Снова слышу крик: «Пора!»

      Целый год, в пыли созвездий,

      Я живу – без Виктора.

      Угасает пламя в горне,

      Память крошится, как мел.

      Отрубили дубу корни,

      Чтоб напрасно не шумел.

      Это больше, чем досада,

      Это – глубже всех глубин…

      Был спасением от ада

      На Восстанья, дом один.

      Разводя земное лихо,

      Бурелом измен и лжи,

      Там мы пели зло и тихо,

      Как над пропастью, во ржи.

      Но опять все те же беси,

      Мир, в отсутствие добра…

      Ничего душа не весит,

      Только давит, как гора.

      В темноте чужого смеха

      Я плыву кусочком льда…

      Это лучший друг уехал,

      Не успев сказать, – куда…

      Боль давно дошла до ручки,

      Но я слышу: «Не спеши…»

      И опять плыву, как тучка,

      В небесах его души. (3)

      Он был щедрым на строки, посвященные друзьям… Помню, весной 90-го я прилетел с Сахалина в Москву на очередную сессию. Едва устроившись в общежитии, тут же, с третьего этажа, позвонил по телефону-автомату на площадь Восстания. Витька сразу же снял трубку:

      – Привет, Серега! На сессию?

      – Ясно море! Сейчас собрался ехать к тебе.

      – Жду! Да, кстати, здесь один человек сидит рядом со мной… Хочет с тобой поговорить.

      – Что за человек?

      – Не важно. Сейчас ему трубку передам…

      Секунда, другая – и я услышал знакомый голос:

      – Замело, что ли, душу снегом

      Или мучает совесть во мгле?

      Где теперь ты, Серёжа Чевгун,

      Что случилось с тобой на земле?..

      – Апостол! Ты откуда взялся? – заорал я на всё общежитие, а Апостол (это был именно он) продолжал всё так же размеренно, пока не дочитал до конца:

      Были годы потёмок кромешных,

      Но духовною жаждой томим,

      Ты свистел над Россией, как леший

      Над уснувшим болотом своим.

      Помню все —

      И грехи, и промашки,

      И обиду в дыханье твоем:

      – Я родился в счастливой рубашке,

      Но куда она делась потом?!

      И какая же страшная сила,

      Под какою гремучей звездой

      Нас с тобой по земле разводила,

      Разливала студеной водой?

      Сколько раз

      Мне мерещилось дома:

      Ты как нищий стоишь у окна

      И рубашку снимаешь знакомо:

      – А вот эта тебе не нужна?

      Просыпались и плакали дети,

      И жене, подбегавшей ко мне,

      Говорил я:

      – Любимая, ветер…

      Это