Смех сфинкса. Танец обсидиановой бабочки. Лиана Мусатова

разорванной струны, и затем голос, слабый, как дуновение, грустный, как прощальный поцелуй, прошептал: Орфей!

      – Вы как будто вместе играли в одном школьном спектакле, – удивился Саша их монологам.

      – Мы все вместе играем в одном спектакле жизни, – ответил Захи.

      – До Египта я подобное считала красивой легендой, а сейчас верю, что такое могло быть на самом деле.

      – И что же тебе раскрыло глаза?

      – Со мною такое происходит здесь, что и не расскажешь. Подруги парижанки сказали бы, что я шизанулась.

      – А у тебя просто расширилось сознание.

      – Жалко, что о его философии не говорят, и об этом мало кто знает. А вот Моисея и Иисуса знают все.

      – Так Иисус сорок лет обучался у египтян, а Орфей только двадцать, значит, что-то не доучил, – высказала предположение Лия.

      – Мы тоже учимся в Египте, и будем такие, как Орфей и Христос? А, Захи?

      – Время покажет, Орнелла, чему вы научитесь. Но, так или иначе, вам уготована судьба носителей Света.

      – И через много веков обо мне тоже будут также вспоминать, как об Орфее?

      – У тебя нет лиры, поэтому из тебя Орфей не получится, – улыбаясь, проговорил Саша, – да и сражаться не с кем, нет жриц Гекаты.

      – А ты что-то о них знаешь?

      – Есть такая книга «Таис Афинская» русского писателя Ивана Ефремова. В ней описаны их оргии.

      – Расскажи, – заинтересовалась Орнелла.

      Но все туристы уже собрались, подошел водитель, и народ стал рассаживаться по местам.

      – Саша, приходи вечером, договоришь, – пригласил Пьер.

      Несмотря на то, что Орнелла шла рядом, Саша как-то отодвинул ее в сторону и пропустил Лию вперед, усаживаясь рядом. У Орнеллы это оставило неприятный осадок, и она решила на обратном пути взять реванш. Автобус прибыл в Фивы. Здесь некогда соседствовали храмы богов с роскошными дворцами вельмож, домами египетской знати, садами редкостных деревьев и искусственными каналами и озерами. Над землей величаво восставали статуи царей в полный рост, в небо вонзались золоченые иглы обелисков и купола расписных башен. Весь город утопал в пышной зелени тамарисков, сикимор и финиковых пальм. Сквозь зелень проглядывали аллеи со сфинксами по обеим сторонам.

      – Во времена правления Хатшепсут здесь было прекрасно. Египет был на апогее своего расцвета. Он достиг небывалого могущества. Покоренные народы везли сюда благовония, вина, кожу, слоновую кость. Соседняя Нубия просто-таки засыпала Египет золотом. Это величие было создано по желанию ее величества женщины-фараона Хатшепсут, – Захи окинул взглядом то, что осталось от величия. – Через несколько лет после смерти Хатшепсут ее преемник Тутмос III уже где-то в середине срока своего правления стал рьяно уничтожать все, что говорило о царствовании «фараона Мааткара». Это имя она себе взяла еще при жизни отца. Почему Тутмос III не сделал это сразу же после восхождения на трон, остается загадкой. Он приказал построить стену в зале ее отца в Карнаке,