Чужак в стране чужой. Роберт Хайнлайн

ликование: чудом или еще как, однако удалось же ему так построить свое поведение, что никому не пришлось умирать… но сколько же нужно еще грокнуть. Вот, скажем, последние фразы женщины – в них содержались и совершенно незнакомые символы, и знакомые, но расположенные в порядке, сильно затруднявшем понимание. Интонации, общий дух, эмоции – вполне подходящие для общения братьев по воде, правда с привкусом чего-то тревожного и одновременно ошеломительно приятного. Мысли об этом новом брате, женщине, вызывали странное, по всему телу распространявшееся покалывание. Ощущение напоминало Смиту тот первый раз, когда ему разрешили присутствовать при развоплощении, и его охватил непонятный счастливый восторг.

      Жаль, что здесь нет брата доктора Махмуда. Как много еще негрокнутого, и как мало твердых, надежных основ для гроканья.

      Остаток смены прошел для Джилл как в тумане. Хорошо хоть, она не допустила никаких ошибок при раздаче лекарств, а на обращенные к ней вопросы отвечала машинально. Перед ее глазами неотвязно стояло лицо этого марсианина, в голове снова и снова крутились дикие, бредовые вещи, которые он говорил. Да нет, никак не бредовые – медсестре Бордман доводилось работать в психушке, психов насмотрелась и потому хорошо понимала, что Смит к ним не относится.

      Так что не «бредовые», а скорее – невинные. Да нет, и это слово не годится. Лицо у него, конечно же, невиннейшее – но это если не считать глаз. Что же это за существо такое – с таким-то лицом?

      Одно время Джилл работала в католической больнице, и вот сейчас словно въявь увидела лицо Смита в клобуке, какие носили там медсестры-монахини. А вот это уж полный бред, выругала она себя. В нем нет ни на грош женственности, мужик себе как мужик.

      Не успела Джилл переодеться из больничного в свое, как в раздевалку просунулась голова одной из сестричек.

      – Тебя к телефону.

      Джилл приняла вызов – только звук, без изображения, чтобы можно было и говорить и переодеваться одновременно.

      – Флоренс Найтингейл? – спросил знакомый баритон.

      – Она самая. Это ты, что ли, Бен?

      – Стойкий борец за свободу слова, собственной персоной. А скажи-ка, малышка, ты занята?

      – А что ты там задумал?

      – Я задумал вывести тебя в свет, скормить тебе стейк с кровью, накачать спиртным до посинения, а попутно задать некий вопрос.

      – Можешь не трудиться, ответ все тот же.

      – Да совсем не тот вопрос.

      – Как, ты еще один придумал? Ну-ка, ну-ка, расскажи.

      – Попозднее. Когда ты немного размякнешь.

      – А что, настоящий стейк? Не синтетика?

      – Фирма гарантирует. Ткни вилкой, и он скажет «м-му» и поглядит на тебя жалобно-жалобно.

      – Зуб даю, по счету будет платить газета.

      – Низкое, недостойное тебя и не заслуженное мной подозрение – и вообще, какая тебе разница? Ну так как?

      – Уговорил, речистый.

      – На крыше вашего богоугодного заведения, через десять минут.

      Пришлось снова переодеваться, на этот раз – не в уличный наряд, а в