Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов. Эмилио Сальгари

Фамагуста падет нынче ночью, никто не найдет тело моей госпожи, – прошептал он.

      Нашарив в темноте свою сумку, он вытащил огниво и кусочек трута и высек несколько искр, пока не загорелся слабый огонек.

      – Они ничего не унесли из каземата, – сказал он. – Здесь найдется все необходимое.

      В углу громоздились сваленные в беспорядке ящики, бочонки и прочая утварь. Он порылся в этой куче и вытащил оттуда светильник, который сразу и зажег.

      Они оказались в подвальном помещении, служившем, по всей видимости, гарнизону соседнего бастиона складом. Помимо ящиков с оружием и боеприпасами, здесь были сложены матрасы, одеяла и джары – глиняные кувшины с двумя ручками, где обычно держали масло или вино, а теперь и оливки, составлявшие почти единственное питание осажденных.

      Не обращая внимания на то, что у него над самой головой стреляет кулеврина и каждый выстрел оглушительным эхом отдается в каземате, араб воткнул светильник в трещину в полу и бережно переложил герцогиню на матрас.

      – Не может быть, чтобы она умерла, – сдерживая слезы, бормотал Эль-Кадур. – Не может умереть женщина такой красоты и такой доблести.

      Он откинул плащ девушки и внимательно осмотрел кирасу. Справа виднелась глубокая впадина с дырой посередине, откуда сочилась кровь. Осколок камня или металла, летевший с огромной скоростью, пробил даже сталь. С превеликой осторожностью расшнуровав кирасу, он сразу увидел под правым плечом девушки глубокую рану, из которой обильно текла кровь.

      – Ну, если в теле нет осколков, моя госпожа выживет, – прошептал араб. – Но какой же силы был удар…

      Он разорвал легкий шерстяной плащ герцогини на бинты, осмотрел кувшины и, найдя среди них один с оливковым маслом, окунул в масло бинт. Потом аккуратно перетянул рану промасленным бинтом, чтобы остановить кровь, и несколько раз изо всей силы дунул в лицо девушки, пытаясь привести ее в чувство.

      – Это ты, мой верный Эль-Кадур? – вдруг сказала она, пристально вглядываясь в араба.

      Голос ее был еле слышен, а лицо – бледно как полотно.

      – Жива! Моя госпожа жива! – воскликнул араб. – А я думал, ты умерла, госпожа.

      – А что произошло, Эль-Кадур? – снова заговорила она. – Я ничего не помню… Где мы?.. Что за стрельба над головой? Ты не слышишь этот грохот, от которого у меня раскалывается голова?

      – Мы в каземате, синьора, и нам не страшны ни пули, ни турки.

      – Турки! – вскричала она, приподнимаясь и пытаясь сесть, и глаза ее вспыхнули огнем. – Турки! Фамагуста пала?

      – Пока еще нет, синьора.

      – А я валяюсь здесь, когда другие идут на смерть?..

      – Ты ранена…

      – Верно… Вот здесь очень больно. Меня ранили мечом или пулей? Я совсем ничего не помню.

      – Кусок камня пробил твою кирасу.

      – Боже мой, ну и грохот!

      – Турки снова пошли в атаку.

      Герцогиня еще больше побледнела.

      – Город сдали? – с тревогой спросила она.

      – Не знаю, синьора, но мне в это не верится. Я все время слышу