Эрик Сати. Мэри Дэвис

количество информации, несмотря на практически полное отсутствие фактов и тотальную иронию. Первое сочинение такого рода озаглавлено «Кто я такой» и представляет собой начальный раздел целой серии «Воспоминания склеротика»[8], которая печаталась в журнале S.I.M.[9] с 1912 по 1914 год. Сати пишет:

      Кто угодно вам скажет, что я не музыкант. Это правда.

      Еще в начале карьеры я сразу же записал себя в разряд фонометрографов. Все мои работы – чистейшей воды фонометрия ‹…› В них господствует только научная мысль.

      К тому же мне приятнее измерять звук, нежели в него вслушиваться. С фонометром в руке я работаю радостно и уверенно.

      И что я только не взвешивал и не измерял? Всего Бетховена, всего Верди и т. д. Весьма любопытно[10].

      Год спустя в кратком описании для своего издателя Сати рисует совершенно иную картину, объявляя себя «фантазером» и приравнивая свои творения к работам группы молодых поэтов под предводительством Франсиса Карко и Тристана Клингзора. Идентифицируя себя как «самого странного музыканта своего времени», тем не менее Сати заявляет о своей значимости: «Близорукий от рождения, я дальнозоркий от природы ‹…› Мы не должны забывать, что многие “молодые” композиторы рассматривают наставника как пророка и апостола происходящей ныне музыкальной революции»[11].

      И даже незадолго до смерти он пишет в том же сбивающем с толку тоне, приправленном горечью:

      Жизнь для меня оказалась столь невыносимой, что я решил удалиться в свои имения и коротать свои дни в башне из слоновой кости – или какого-нибудь (металлического) металла.

      Так я пристрастился к мизантропии, вздумал культивировать ипохондрию и стал самым (свинцово) меланхоличным из людей. На меня было жалко смотреть – даже через лорнет из пробного золота. М-да.

      А все это приключилось со мной по вине Музыки[12].

      Фонометрограф, фантазер, мизантроп: как ясно из этих очерков, Сати полностью отдавал себе отчет о власти имиджа и на протяжении всей жизни тщательно выстраивал и культивировал свой публичный образ. Ироническая поза при описании самого себя соответствовала нестандартной и периодически меняющейся подаче своей персоны в обществе – этот процесс начался еще в юности и продолжался до самой смерти. Подобные смены имиджа задокументированы в фотографиях и автопортретах, и конечно же в рисунках и живописных полотнах его друзей, запечатлевших Сати: от наброска в стиле fin de siècle художника Огюстена Грасс-Мика, нарисовавшего композитора в компании таких звезд, как Жанна Авриль и Тулуз-Лотрек, до портретов, сделанных в 1920-е годы Пабло Пикассо, Жаном Кокто и Франсисом Пикабиа. Как свидетельствуют эти произведения, Сати прекрасно ощущал связь между публичным образом и профессиональным признанием и в течение всей своей карьеры композитора «подгонял»

8

Перевод дается по изданию на русском языке: Сати Эрик. Заметки млекопитающего / пер. с фр., сост. и коммент. Валерия Кислова. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015. – Примеч. ред.

9

Журнал Международного музыкального общества (Société Internationale de Musique). – Примеч. пер.

10

Сати Эрик. Заметки млекопитающего. С. 19.

11

Перевод Елизаветы Мирошниковой. – Примеч. ред.

12

Сати Эрик. Заметки млекопитающего. С. 120.