О чем безмолвствует народ. Анатолий Ланщиков

работы бронзовый бюст Суворова, но то разные Суворовы. Этот, барельеф на значке, – награда, пусть несколько и преждевременная, но награда; а тот, «домашний»: в общежитии – предмет тщеславной гордости, а в часы тяжелого одиночества – идол, возле которого все чаще и чаще бьется Алексей, постигая жестокую истину, что вся жизнь прошла в праздном ожидании подвига и уже не остается никаких надежд совершить его; постигается и другая истина: в страну детства можно убегать, но туда нельзя убежать.

      Это, так сказать, самая общая концепция главного героя романа «Час разлуки», которую порой не так-то просто уловить в подробностях его житейских поступков и намерений, в постоянном хаосе его чувств и желаний.

      Если в романе и в рассказах «Московские сны» и «Особняк с фонариками» герои живут в двух временных пластах – в настоящем и прошлом, – то в новелле «Бессонное окно» жизнь лирического героя тоже протекает в двух временных пластах – в дневном и ночном, то есть здесь сама теперешняя жизнь как бы дробится на взаимосвязанные, но в то же время самостоятельные части. По ночам дневная жизнь не уходит в забвение, она гонит сон, чтобы лучше увиделось то, что плохо видится при ясном свете дня, когда глаза дают передышку сердцу.

      «В этот час мне жаль себя, свою молодость, бездарно и бездумно растраченные годы – самые плодотворные, утекшие впустую, в полулени, в суете недуманья. Я перебираю не имена женщин, а несостоявшиеся замыслы, неосуществленные планы, невоплотившиеся мечты.

      Мне жаль моих родных и тех, что ушли в Ваганьковский город мертвых… и тех, кто еще со мной рядом.

      Мне до слез, до содрогания жаль маму, неуклонно ветшающую, упускающую капля за каплей силы и здоровье. Днем, в деятельные часы бодрствования меня раздражают ее долгие телефонные разговоры, ее милые нелепые заботы обо мне и сказочные страхи за мою судьбу. Но ночами я точу и грызу себя за черствость, за бездушие, за неспособность хоть сотью ответить ей на ее любовь. И только тогда мне стыдно себя – себя дневного.

      В этот час одиночества и суда над собой мне жаль людей».

      Читая новеллу «Бессонное окно», невольно вспоминаешь пушкинские стихи:

      Когда для смертного умолкнет шумный день

      И на земные стогны града

       Полупрозрачная наляжет ночи тень

      И сон, дневных трудов награда,

      В то время для меня влачатся в тишине

      Часы томительного бденья:

      В бездействии ночном живей горят во мне

      Змеи сердечной угрызенья;

      Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,

      Теснится тяжких дум избыток;

      Воспоминание безмолвно предо мной

      Свой длинный развивает свиток;

      И с отвращением читая жизнь мою,

      Я трепещу и проклинаю,

      И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

      Но строк печальных не смываю.

      Как известно, Лев Толстой восхищался этим стихотворением Пушкина, но ему казалось, что в последней строке вместо слова «печальных» уместнее