Октябрь. Чайна Мьевиль

величественное достоинство, но с выражением глубокого страдания, застывшим на его бледном лице». Он старательно огибал расставленный вдоль стен хлам и наваленный на скрещении коридоров мусор. В своих мемуарах Шульгин откровенно высказал все, что он думал. Народные массы, которые свергли царскую власть и теперь имели наглость делить с ним это роскошное рабочее место, были для него «тупыми, грубыми, бесовскими».

      «Пулеметов! – мечтал он. – Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе».

      Такими настроениями были пронизаны впредь отношения между думским комитетом Василия Шульгина и Советом, который был избран этими неотесанными обитателями коридоров и им подобными. Сложилось так называемое двоевластие, хоть это название скорее вводит в заблуждение.

      Почти так же быстро, как и депутаты Государственной думы, Совет создал свою Военную комиссию, которая отдавала приказы стихийно собравшимся в отряды солдатам Петрограда, чтобы подготовить их к предстоящим столкновениям с верными царю подразделениями. Но 28 февраля, в два часа ночи, Михаил Родзянко и октябрист, член Военной комиссии думского комитета полковник Борис Энгельгардт направились по коридорам дворца к месту заседания Совета, чтобы объявить ему о том, что его Военная комиссия обязана подчиняться думской.

      Многие члены Совета были возмущены подобными притязаниями. Их также серьезно обеспокоило требование передать власть представителям буржуазии. Именно во время этого напряженного противостояния там вновь появился Керенский.

      Он был, безусловно, своим человеком в обоих лагерях, он был в своей стихии. Керенский вошел туда, напряженный, но уверенный в себе. Он мгновенно завладел вниманием всех присутствующих. В своей пылкой речи, обращенной к членам Совета, он убеждал их согласиться на участие в этой коалиции, заверяя, что гарантирует, что представители восставшего народа будут осуществлять надзор за Комиссией Государственной думы.

      И его доводы нашли отклик в сердцах слушателей. Дело в том, что большинство членов только что сформированной комиссии Совета понимали и чувствовали, что история пока еще не принадлежит им. Именно поэтому они допускали и воспринимали как должное наличие некоторых необходимых ограничений, своеобразного «тормозного механизма» для своей роли, своей власти. Это было пока лишь зачатком их странной политики самоограничения, получившей в дальнейшем свое развитие.

      В ранние часы 28 февраля Комитет Совета разослал листовки следующего содержания:

      «Временный комитет Государственной думы при помощи Военной комиссии организует армию и назначает начальников ее частей. Не желая мешать борьбе со старой силой, Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов не рекомендует солдатам отказываться от сохранения прочной организации и подчинения распоряжениям Военной комиссии и назначенных ею начальников».

      «Не желая мешать