Илья Муромец. Святой богатырь. Борис Алмазов

и остался стоять столбом, не в силах с места стронуться. Во мраке баньки мерцала лампада перед иконою да струился из двух заволочных оконцев слабый свет. А рядом с каменкой, на полке, полулежал-полусидел в белой чистой рубахе до колен немощный Илья.

      – И почто ж ты, Илюшенька, в баньку забился, от людей хоронишься? – спросили монахи.

      – Стыдно на людях быть в таком художестве. Раньше одной рукой семерых валил, а ныне комара отогнать не могу. Вона, едва-едва руками двигаю, грех сказать: порток завязать сам не могу. А здеся, в баньке, жене моей обмывать меня сподручнее, я ведь, – всхлипнул Илья, – хуже дитенка грудного сделался. Детишков своих стыжусь.

      – А за что ж тебе сие расслабление? Не припомнишь ли греха за собою какого?

      – Нет, – твердо сказал Илья. – Все грехи свои припомнил и исповедался. Спасибо, поп наш меня сюды приобщать да исповедовать приходит, да Евангелие читать. Несть греха моего знаемого! Может, согрешил когда неведомо, неведением своим, да и в том уж сто раз покаялся.

      – За что ж расслабление тебе?

      – По воле Господней, – твердо ответил Илья, опуская кудрявую голову на глыбоподобную грудь.

      – И не ропщешь проливу Господа, и сомнения тебя не берут? – опять спросили монахи.

      – Нет, – так же твердо ответил Илья. – Господу виднее! Я из воли его не вышел.

      – Так для чего ж Он силы тебя лишил? Живым мертвецом сделал?

      – Кто ты, человек, что спрашиваешь меня? – пророкотал Илья. – Зачем терзать меня пришел? Так вот я тебе отвечу! Как Иов многострадальный, в муках не возропщу, не усумнюсь, ибо неисповедимы пути Господни, но все, что творит Он, Отец мой Небесный, – ко благу моему А вы меня не мучьте и не докучайте. Вона кадка с водой – попейте да и ступайте с миром. Дух от меня лежалый, тяжкий идет, мне это неловко.

      – Сие не дух, а запах! – сказали монахи, подходя к огромному, привалившемуся к стене Илье и едва доставая до его лица. – А дух в тебе, Илюшенька, медов стоялых крепче и елея слаще.

      – Да полно вам! – гудел он, отворачиваясь, но калики троекратно расцеловали его. – Да почто же вы плачете?

      – От радости, Илюшенька, от радости.

      – Какая радость колоду такую бездвижную видеть?!

      – Господь, Илюшенька, пророка Иону во чрево Левиафаново поместил, во глубь моря-окияна низверг, дабы он из воли Господней не вышел, и там во чреве китовом он в разум полный вернулся и возопил:

      «Ко Господу воззвал я в скорби моей —

      и Он услышал меня.

      Из чрева преисподней я возопил —

      и Ты услышал голос мой.

      Ты вверг меня в глубину; в сердце моря,

      и потоки окружили меня,

      все воды Твои и волны Твои проходили надомною.

      И сказал я: отринут я от очей Твоих,

      однако я опять у вижу святой храм Твой.

      Объяли меня воды до души моей,

      бездна заключила меня;

      травою морскою обвита была голова моя.

      До основания гор я снисшел,

      земля своими запорами на век заградила