Тойво. Александр Павлович Дьяков

вопросов, но его напряжение было очевидным. Он даже не смотрел в боковое зеркало со стороны пассажира, настолько боялся повернуть голову в направлении Стоуна.

      – Останови, дико хочется курить.

      Встали на обочине шоссе, Стоун вышел и закурил, отвернувшись в поле. Давно, очень давно он не использовал рот для произношения русских слов. Хотя говорил на нём всю первую половину жизни. Последний раз это было где-то в Норильске. Где и зачем? Ах да, выкуривали тех бородачей. Группа Стоуна проверяла сектор вдоль Енисея высоко по течению. Интересные места: если остановиться и перестать хрустеть снегом, то наступает неземная тишина, которая никак не вяжется с огромным простором. Мозг не понимает, как в таком большом объёме видимого глазом пространства не может возникнуть ни единого звука. И всё же они почувствовали, что где-то неподалёку есть люди. Те, кого они искали, выжившие. У берега, чуть покосившись, стоял вмёрзший в чёрный лёд корабль. Грязный снег на палубе был местами вытоптан, но непонятно как давно. Следы крупные, мужская особь, может не одна. Группа Стоуна молча и не спеша обошла верхнюю палубу, стали спускаться в трюм, но тут у него возникло интуитивное чувство засады. Он безмолвным знаком остановил бойцов, открыл единственную дверь вниз, в темноту. И рискнул. Крикнул по-русски: «Мужики! Есть кто? Мы с Уренгоя идём!». Секунд десять висела та самая сибирская тишина. И вдруг что-то скрипнуло металлом, и из проёма вышли два бородатых мужика. Похожие друг на друга, братья или отец с сыном. У них было по охотничьему ружью и пять секунд на оценку ситуации. Но они потратили их на разглядывание Стоуна и его необычных «уренгойцев», среди которых был и негр, между прочим. Они вышли из темноты на свет, и глаза подвели их. Глаза и доверчивость. Через пять секунд оба были убиты. Бойцы Стоуна потом подозрительно на него косились, и он решил больше не говорить на языке своей юности.

      Также подозрительно смотрел, наверное, сейчас ему в спину Костас, сидя внутри автомобиля. Стоун докурил, усмехнулся в пустоту, резко обернулся, но не поймал взгляда своего напарника. Тот с каменным лицом смотрел вдаль шоссе. Стоун сымитировал дикий русский акцент и ту самую страшную интонацию, которую применил в доме Демескоса:

      – Эй, как сам? Чего такой унылый? Хочешь меня о чем-то спросить? Не русский ли я? Успокойся, я украинец. Один-один, не так ли, грек?

      Костас оценил шутку, улыбнулся и заметно расслабился.

      – Стоун, вы уже второй за сегодня человек, который упорно не хочет быть русским. Что будем делать?

      – Не знаю, пока отвези меня на квартиру. Соберёмся на планёрку завтра, с твоими друзьями-аналитиками. Чего-то они не звонят. Тоже, наверное, перепугались? Или до сих пор слушают нас через эту штуку? Алё, Керим, если ты там не помер от страха и если слышишь меня собираемся завтра в девять.

      Смартфон молчал. Никто их уже не слушал.

      ***

      На следующее утро собрались уже всем составом бюро. Аналитики, впрочем, коллективно молчали. Но если раньше в них чувствовались отстраненность и некоторый страх перед головорезом